К сессии всё-таки вернули Правдина после чего у меня по зарубежке образовалось нечто среднее между тройкой и двойкой (это вместо пятёрки), у других – ещё хуже. Вита два дня со мной не разговаривала. Когда я выловила её в буфете и сказала:
– Ладно другие, но ты-то чего? Мы же подруги.
Она сверкнула на меня глазами и ответила:
– Мне тройка ни к чему, кто тебя просил ходить с этой дурой Ботаной?
Я прекрасно понимала, что натворила делов, но нужно было держать хорошую мину при плохой игре:
– Но их ведь реально ни за что прессанули.
– И что?
– Так любого могли. И тебя, и меня.
– Нет. Не любого. Прессанули их, потому что они такие.
– Но ведь они правы.
– Не правы, а думают, что правы. Эти все, которые крестовые походы совершали, тоже думали, что правы. Нельзя никогда бороться ни за какую-то правду, справедливость и всякие идеалы. Это только дауны всякие делают. Бороться надо за то, что стоит твоей борьбы – за свою жизнь, за свою учёбу, за дорогих тебе людей… Если бы тебя выгнали с работы, пошла бы и добивалась. А так… Я тебя просто не понимаю.
В этом была вся Вита. Для неё не существовало ничего, кроме собственных нужд. Она считала, что можно поступать как угодно, лишь бы добиться своего и лишь бы тебя не наказали. Она жила по принципу: «Дают – бери, бьют – беги». И в этом была своя правда, своя красота и своя сила. Виту невозможно было сделать фанатиком чего-либо, перед ней ничем нельзя было оправдать то, что в отношении неё совершается пакость. Ни на какие жертвы никогда и ни при каких обстоятельствах Вита не шла. Вита была человеком, с которым невозможно не считаться. Её мозг был чист, а жизненный уклад практичен и бескомпромиссен. Влад ей понравился тем, что у него были деньги. Почему-то слова Айдии в том, что надо объединяться, чтобы победить терроризм, она квалифицировала как параноидальный бред. А вот сама суть – объединения с Владом пришлась ей по душе. Но только с Владом. И только потому, что у него деньги.
На работе тоже всё раздражало. Эти придурки, Влад и Злата, каждые полтора часа прайм-тайма говорили о себе, о том, как они способны сделать жизнь лучше. Да уж! После того, как этот человек поураганил у нас в универе, я решила, что если кто-то и может сделать жизнь лучше, точно не он.
После сессии Злату отчислили. И, наверное, отчислили больше для того, чтобы она не приходила с Владом и никого не раздражала, чем за то, что она не сдала зарубежку. Ко мне же недавно пришла Ботана, она попросила, чтобы я рассказала о её истории, потому что «произвол творить нельзя». Я подумала, что реально нельзя и хотела рассказать.
– Что она хотела? – спросила Лада.
– Её вышвырнули из универа за то, что она назвала деканшу проституткой.
– Деканшу проституткой? – переспросила Лада и засмеялась.
– Я как раз всё видела. Деканша чуть со стула ни плюхнулась.
Лада долго смеялась, потом пошла курить. Когда вернулась, сказала:
– Передай мои соболезнования своей подружке.
– Она мне не подружка. Так – учимся. Вернее, учились вместе.
– И чего она приходила?
– Хочет, чтобы я об этом рассказала.
– Не вздумай.
Ладу вообще не понять. То она готова рубашку на груди рвать (это просто народная поговорка, не надо это представлять, – прим авт.) за правду, честь и совесть, то юлит и прогибается, как последняя шлюха. При том, что в городе нет человека, который способен более остро и жёстко опускать властьимущих, в обычном общении она была из тех, с кем невозможно поссориться. Я никогда не могла понять – какого цвета у неё волосы. Сверху мелирование, снизу практически абсолютно чёрного цвета. Расчёт был на то, что кому нравятся блондинки – тому подходит Лада, кому нравятся брюнетки – тому тоже она подходит.
Я даже спорить с ней не стала. Просто ответила: «хорошо». Но в воздухе повисло напряжение. Я не собираюсь драться за Ботану, просто что это за позиция такая – говори всё, что хочешь, лишь бы правду, а тут нельзя.
– Фрида, я тебе запрещаю не потому что такая подлая и работа наша подлая, и все мы связаны…
– А почему же тогда?
– Ты видела лестницу, которая ведёт сюда? Я по ней скатывалась дважды…
В первый раз ей было года двадцать четыре. Она увидела, что человек, который заказывал проплаченные ролики, он тогда был директором сети ресторанов, сбил насмерть ребёнка. Естественно, он его сбивать не хотел, и правила никакие не нарушил. Лада рассказала об этом – бескомпромиссно, наплескав чёрных красок. Уничтожив этого человека. Назавтра он застрелился, а ролики, где он улыбался и звал всех в свои рестораны, продолжали идти. В течение недели от контрактов с Башней отказались все. Они заплатили бешенные неустойки, даже покрывающие стоимость эфира. Но они отказались. И больше с Башней не хотели иметь ничего общего. Когда Лада в очередной раз поднималась на работу, лестница под ней выпрямилась. Она кубарем покатилась, встала, как-то, она сама не может объяснить как, добрела домой, легла на кровать. Она лежала и смотрела в потолок неделю. Вернее, не так. Её дочери было тогда три года. Поэтому только лежать и смотреть в потолок Лада не могла. Она водила дочь в садик, готовила для неё еду, забирала из садика. В остальное время она лежала и смотрела в потолок и всё думала, где у правды границы. Её маленькая дочь однажды подошла и спросила: