Однако писательницу отнюдь не удовлетворяла роль пассивного наблюдателя. Стремление активно вмешаться в ход событий, находиться в самой их гуще всегда было присуще М. Шагинян. «…Нас окружает новый материал, который готовым в руки не дается никому… — говорила она, — получить его, не познав его, — нельзя, а познать его, не участвуя в его делании, — невозможно»[18]. С первых же дней, как началась стройка на реке Дзорагет, писательница поселилась вместе с рабочими во временных деревянных бараках и деятельно участвовала в работах самого трудного периода, когда строительство только развертывалось.
Мариэтта Шагинян добивалась права чувствовать себя здесь не заезжим гостем, а хозяином, каким на стройке чувствует любой самый рядовой работник. И для этого она «участвовала в земляных работах, в работах по прокладке шпал, изучала рабочие чертежи, торкретирование, трассировку, историю проекта, делала геологические экскурсии — и, наконец, включилась в борьбу стройки за оборудование»[19].
Стройка раскрывалась перед писательницей изнутри, раскрывалась, по ее собственному образному выражению, как «музыкальнейшая картина хозяйства», и заставляла чувствовать «знакомую «исследовательскую» дрожь», жажду художнически проникнуть в процессы жизни, «собрать мед и положить в чашечку сот»[20].
II
Настойчиво, жадно изучая события, происходившие на лорийской земле, вглядываясь в пришедшую сюда новь, Мариэтта Шагинян стремилась найти решение узловых проблем времени. Споры, разгоревшиеся в эти годы вокруг плана индустриализации страны, затрагивали ее как художника за живое. В конце декабря 1925 года М. Шагинян записывает в дневнике: «Читаю …главным образом, газеты, где сейчас печатается материал XIV Партийного съезда, драматический, захватывающе–интересный»[21].
В недрах самой жизни писательница ищет ответы на коренные вопросы о путях и темпах дальнейшего развития народного хозяйства, о характере этого развития — идти ли старым, капиталистическим путем или невиданно новым — социалистическим, вопросы, столь остро, вставшие уже на XIV, а затем и XV съездах. Ищет она у жизни и подтверждения правильности исторических решений партии. Знакомство с одной лишь стройкой, естественно, не могло бы дать ей необходимого простора для широкого идейного осмысления жизненных процессов этих бурных переломных лет.
Журналистская разведка, зоркость газетчика, когда Мариэтта Шагинян в качестве корреспондента «Известий» и других центральных газет странствует по Закавказью — они–то и дали писательнице многообразные жизненные впечатления. Они помогли художнику всесторонне осмыслить происходящее в стране, проникнуть в глубь проблем. В этих поездках возникает и зреет замысел «Гидроцентрали». Очерки и статьи этого периода, сопутствующие «Гидроцентрали», по сути также служили для М. Шагинян особого рода дневниковыми записями, в которых она стремилась запечатлеть и существо и неповторимую окраску событий, все своеобразие открывавшегося ей нового дня страны.
Начались поездки по Закавказью еще в 1926 году и продолжались во все последующие годы, когда уже шла напряженная работа над «Гидроцентралью». Главные из них — это поездки на марганцевые разработки в Чиатурах (март 1926 года), в Нагорный Карабах (с 28 июня по 30 июля того же года), на медные рудники Зангезура (в августе 1926 года), на угольные шахты Ткварчели (с 6 по 22 октября 1928 года) и восхождение в июле того же 1928 года на вулкан Алагез в поисках залежей дешевого местного строительного материала — артикского туфа.
По головоломным горным тропкам, от селения к селению путешествует Мариэтта Шагинян, — где верхом на лошади, где пешком, где на древней арбе. «На спусках точно летели в пропасть», — записывает она в дневниках о поездке в Чиатуры. И в другом месте: «Дороги тут отчаянные, то и дело ноги висят над пропастями, а лошади скользят по непролазной липкой грязище»[22]. В странствиях по Нагорному Карабаху не раз приходилось идти пешком, вьючными тропами, мимо глубоких ущелий, переправляться через горные реки, которые в это необычайно мокрое и холодное лето 1926 года, когда почти все время шли дожди, вздулись и стали почти непроезжими.
Трудности, которые приходилось преодолевать в пути, не заслонили красоты горных пейзажей. «Нынче — дивный, солнечный день, небо чистое, в прозрачной синеве розовато–молочные снеговые вершины», — записывает в дневнике М. Шагинян. Она видит и горные деревушки, как ласточкины гнезда, то там, то сям прилепившиеся высоко над пропастью, и ущелья, заросшие кизилом, орешником, инжиром, гранатовым деревом, и скалы, размытые горными реками, принявшие форму странных сказочных фигур, что «стоят, темно–серого и желтоватого цвета, почти по всей линии шоссе». Дорога идет вниз, и «столбы делаются крупнее и непрерывнее… Первое впечатление — дико, ни на что не похоже, выдумка»[23].