Он схватил шапку и вышел вслед за другими пассажирами.
Поезд стоял почти в воде; с неба текло. Не разобрать было выражения лиц, освещаемых фонариками, но в мундире и пуговицах, в сапогах и запахе, в повадке и в опыте было у всех суетившихся профессиональное единство. И вся дорога, поблескивавшая желтыми точками сквозь мартовскую слякоть, раскрывала в этой мокрой ночной росе отрывистыми словами, фигурами смазчика, сцепщика, машиниста, в раскачивающейся их походке и в едкой машинной моче, окипи дегтя, керосина, отработанного пара — особый железнодорожный мир, мир вечной бессонницы, во всей необыкновенной его деятельности. Что–то случилось, встревоженные пассажиры уже знали — случилась катастрофа: впереди товарный наскочил на товарный, очищают полотно. Особое дорожное сладострастье, какое охватывает человека, когда случается что–то, мотало пассажиров в темноте от вагона к вагону, наливало их голоса беспокойством, и оно же, вдруг охватив рыжего, понесло и его к отдаленному жесткому вагону. Но тщетно ходил он по лужам взад и вперед и заглядывал в темные окна — девушки с красивыми бровями нигде не было видно.
Продрогнув в своей «амазонке», рыжий не без грусти повернул обратно.
— Это, это черт знает что такое! Да вы поймите, третий раз за месяц! — Частник, с отвороченными на манер английского короля брюками, приподняв воротник, стоял в луже и негодовал.
Из темноты вынырнул мелкий взъерошенный человечек с губами, отстоящими друг от дружки, как плохо подобранная крышка; он принялся объяснять:
— Дежурному по станции в телефон звонили, спрашивали: готовы принять осьмнадцатый нумер? А дежурный говорит: «Готовы», — а сам спать пошел!
— Ах, скажите пожалуйста, спать пошел!
— Да это бы ничего, — вмешался смазчик, — это бы вовсе ничего. Стрелочник не дурак, стрелочник слышать должен — идет поезд прямо на запасной, где у нас четырнадцатый стоит. Ему бы стрелку–то, стрелку перевести. Стрелку перевести — и все ничего.
— Так чего же он, стрелочник!
— Стрелочник?
— Ну да, чего же он, спрашивается?
— А стрелочник… Не было его, стрелочника, на месте. Стрелочника не было, и не слышал.
— Ужас! — Частник так и вскидывался коленками, брыкаясь от не разделенного ни с кем негодования. — Сам нарком проезжал, ревизию делали, и вот так последствия!
Темная фигура кондуктора подвинулась ближе. Усищи кондуктора зашевелились. И не понять было, говорит ли он всерьез или дразнит испуганного частника.
— Дак что стрелочник! — Бас его прозвучал внушительно. — Что это он, дурак, заладил: стрелочник, стрелочник. Машинист на паровозе имеется? Имеется. Глаза у машиниста есть? Есть. Машинист видит — семафор занятый путь показывает, — тут тебе затормози, останови машину, и обошлось дело.
— Ну и что же машинист? — с неопределенной надеждой вопросил частник.
— Машинист?
— Да, дядя, машинист, я спрашиваю.
— А машинист, — кондуктор сплюнул в сторону и разгладил рукой усы, эдак ладонью вправо и ладонью влево, — машинист, мил человек, — подумав, ответил он, — машинист выпивши был, вот тебе и машинист.
Неизвестно, какое восклицание было в запасе у слушателя. Заглушил его пробегавший мимо черный, как уголь, истопник. Остановясь, чтоб заткнуть вылезшую из сапога штанину, он услышал речь кондуктора и решил внести свою посильную долю в импровизацию:
— А машинист, один, поезд затормозит? Затормозит, спрашиваю? На то кондукто́рская брихада имеется. Закон — кондукто́рской брихаде под уклон во все глаза глядеть. Если чуть что, кондукто́рская брихада за тормоза хватается.
— Ну, — впился в него частник, — ну, так чего же?
— А то и чего, — набилась, я тебе скажу, кондукто́рская брихада в один вагон, да и задрыхла!
— Вай, это можно ума лишиться! — взвизгнул вдруг, теряя свою интеллигентность, частник. — Вай, что вы говорите! И мы едем, кушаем, пьем, спать ложимся. И у нас дома семейство! И возможно — так всегда поезда ходят: дежурный спит, бригада спит, машинист пьян, стрелочник гуляет…
Он замотал руками и наткнулся на рыжего.
— Вай! — вырвалось у него снова. — Вы слышали?
Рыжий взял его под руку и повел вдоль полотна; его чуть знобило от свежести и от одиночества, оттого, что вставали из мокрой тьмы эманации невыполнимых, необъяснимых желаний.
— Слышал. Они разыграли вас. А эти аварии — они до тех пор, пока… (он оглянулся, поднял правую руку и широким жестом раскинул ее) пока тут у нас всего четыре состава ходят и один запасной путь. Срок дайте, удесятерим составы, нанижем поездов, дежурный каждые пять минут слышать будет: «Принимайте номер такой–то, принимайте номер другой», — когда времени не будет спать, у нас крушения исчезнут, из памяти испарятся…