Но так как не одна Армения, а и все Закавказье имеет районы сельскохозяйственные и энергетические узлы, то армянский куст может организованно влиться в закавказский куст — и тут всем нам: и техникам, и инженерам, и экономистам, и рабочим, и вам, дети, будущие строители, — предстоит столько работы, что хватит на жизнь нескольких человеческих поколений. Выходит, что гидростанция — как человек: пока одна работает, и цена ей невелика и смысл ее узок, а когда смыкается с другой, вливается в коллектив, — и от нее другим больше пользы и ей от других больше пользы. А кроме того…
Здесь он дал волю лирическому подъему:
— Кроме того, товарищи, кустование в пределах советской земли, в рамках советского законодательства, дающего нам возможность строить связный план целого народного хозяйства, — такое кустование увлекательно, интересно, совершенно еще не изучено, таит в себе колоссальные открытия по технической и экономической части и даст нам в руки силу планирования, подобной которой ни у кого в старом мире нет.
Знаете, как сказано об этом в декабре на Пятнадцатом партийном съезде?
Тут главный инженер достал из кармана записную книжку, раскрыл ее пальцем и прочитал:
— «…государство, держа в своих руках национализированный транспорт, национализированный кредит, национализированную внешнюю торговлю, общий государственный бюджет, имеет все возможности руководить национализированной промышленностью в плановом порядке, как единым промышленным хозяйством, что дает громадные преимущества перед всякой другой промышленностью и что ускоряет темп ее развития во много раз». Видите, товарищи, как грандиозны перспективы для нашего строительства? Стоит потрудиться для этого, а? Стоит взяться за Мизингэс, сорвать ветку для будущего куста, не правда ли?
И о нас с вами сказаны золотые слова. Будем их помнить, товарищи. Вот послушайте: «Такие гигантские предприятия, как Волховстрой, Днепрострой, Свирьстрой, Туркестанская дорога, Волго—Дон, целый ряд новых гигантов–заводов, с судьбой которых связана судьба целых слоев технической интеллигенции, не могут пройти без известного благотворного влияния на эти слои. Это есть не только вопрос о куске хлеба для них. Это есть вместе с тем дело чести, дело творчества, естественно сближающее их с рабочим классом, с советской властью»… Дело творчества! Дело чести! — с силой повторил главный инженер. — Давайте же перейдем к предстоящей нам большой работе… — И он вынул из портфеля голубые листы кальки.
Дети уже устали и засыпали. Детей нужно было вести ужинать, уложить их спать. Со вздохом Ануш Малхазян встала с табуретки и нашарила возле себя ладонью первую лохматую головку, — дети стеклись, как цыплята, к подолу учительницы.
Признаться, ей, большому ребенку, жаль было уйти от заманчивого доклада, потому что сейчас будет самая специальная часть, новый проект. Но ребята меньшие требовали ее попечений, а за дверьми нетерпеливо ждала Марджана.
Пошептавшись с комендантом, учительница вышла из мастерской, сопровождаемая всей своей утомленной армией, и комендант тоже вышел.
Тогда, переменив тон и метод, главный инженер докончил доклад.
Читатель устал, быть может, как дети Ануш Малхазян. И автор, подобный сейчас старой учительнице, с горечью сердца чувствует, как сохнет внимание читателя, как слипаются глаза и говорят книге: «Довольно», — не для всякого ведь технический инвентарь подобен пригоршне драгоценных камней, которые перебираешь и не в силах насладиться досыта!
Но следует все–таки вспомнить Фокина: весь сияя, он глядит в рот начальнику строительства, когда тот описывает сложный и остроумный проект, единственный на весь Союз. Весь сияя, он неожиданно встретит после доклада знакомые, милые разбитые очки рыжего и непременно на радостях подхватит рыжего, чтоб побежать с ним вместе на тот берег к Гогоберидзе. Жалко, не слышал Гогоберидзе.
— Замечательный напорный туннель, мы его схватим в шести забоях, и вместо плотины — вальцовый шлюз, этакий пузан в шесть с половиной метров, на бетонном ложе… бетонных работ одних до тридцати тысяч кубометров, здорово для наших мест, Гогоберидзе, а?
И скупой на слова грузин своим тихим голосом ответит Фокину:
— Видишь ли, Фокин, правильное начало — в сущности, первая вещь для дела. А фактически–то к правильному началу приходишь всегда напоследок, фактически–то правильному началу нас учит середина и даже конец дела. Возьми бетон. Надо нам было пройти через практику, накопить груду опыта по проектировке бетона, и только теперь мы и знаем, с чего начинать в бетоне… Так оно и с проектом. Так оно и со всей нашей жизнью!
1928 – 1948
Дзорагэс — Москва
ПОСЛЕСЛОВИЕ
О РОМАНЕ «ГИДРОЦЕНТРАЛЬ» И ЕГО АВТОРЕ
I
Осенью 1927 года Мариэтта Шагинян уехала в один из глухих тогда районов Армении, в Лорипамбакское ущелье. Здесь, неподалеку от железнодорожной станции Колагеран, на реке Каменке — по–армянски Дзорагет, — начиналось, согласно первым наметкам пятилетнего плана, строительство крупной гидроэлектростанции. «Самые счастливые периоды моей прожитой жизни…» — скажет писательница позднее, почти через четверть века, — и среди них «…четыре бурных года в Колагеране (1927 – 1930) — связаны с землею Лори, с рассказами о Мокрых горах, где создается погода для Армении, с градинами, побивающими посевы, с бурей, идущей от горы Лалвар, с дорийским крестьянством — молчаливым, умным…», жившим в те далекие годы «в великой бедности и непрерывной борьбе за ячменную лепешку…»[8]
Писательница оказалась в сердце древнего и своеобразного края, представлявшего собой возвышенность вулканического происхождения, глубоко изрытую горными речками. «Лори — зеленое море ущелий, — рассказывает М. Шагинян, — стоящих вертикально, с обрубленными, плоскими, как столы, вершинами, где почти недоступно одна от другой, как птичьи гнезда, разбросаны крестьянские деревушки»[9]. Эти деревушки связывали не дороги, а «еле заметные, очень крутые ослиные тропки». Стройка возникла внизу, на самом дне ущелья, где зимой стаями шлялись голодные волки и по ночам слышалось их завывание.
Но сюда, в вековую глушь Лорипамбакского ущелья, уже врывалось веяние нового. По всей Армении шел процесс энергичного развертывания социалистического строительства. Мариэтта Шагинян стала не только свидетелем, но и летописцем самого начала великих работ первой пятилетки.
Уже с марта 1927 года в газетах Закавказья появляются сообщения о том, что «Центральным Электрическим Советом ВСНХа СССР одобрен эскизный проект Дзорагетской (Каменской) районной гидростанции»[10] и передан на рассмотрение Госплана СССР, затем, что проект утвержден и Госпланом и Советом Труда и Обороны, что предложено приступить к работам немедленно в том же хозяйственном 1926/27 году[11].
В середине мая выехала из центра экспертная комиссия — в нее вошли крупные ленинградские специалисты: профессора Глушков, Васильев и другие — для знакомства с гидрологическими работами на озере Севан и оросительными на Малом Сардарабате, а также для осмотра места будущего строительства на реке Дзорагет. Стройка эта входила важным звеном в целый комплекс хозяйственных начинаний Армении в 1927 году. С комиссией ездила и М. Шагинян на место «будущей плотины на реке Каменке; оттуда по трассе проектируемого деривационного (выводного) канала… к месту постройки гидростанции»[12]. О первых своих впечатлениях писательница рассказала в статье «Где шумит Дзорагет», напечатанной в «Известиях» 21 мая 1927 года, и наметила узлы проблем, которые войдут важным звеном в ее роман «Гидроцентраль». Древний мир на переломе, движение от седой старины к началу новой истории народа, путь «не от молодости к постарению, а от старости к помолодению»[13].