Подобные же впечатления вынес и другой советский писатель — Николай Тихонов, попав примерно в те же годы на строительство крупной гидростанции в Грузии.
Недалеко от Тбилиси, тотчас после слияния Арагвы и Куры, в узкой скалистой теснине воздвигалась главная плотина Земо—Авчальской электростанции, или ЗАГЭС[14]. Она вырастала у подножия старинного монастыря Мцхети—Джвари, воспетого еще Лермонтовым в поэме «Мцыри». И поэт Николай Тихонов, наблюдая в середине 20‑х годов эту стройку, остро ощутил глубинные изменения в древнем мире…
«…Я поднялся на гору, на которой стоит старый храм — Джвари», — вспоминает он. Отсюда, оглядывая простор, «открывающийся с горы… любуясь убегающими вдаль хребтами, красками склонов, меняющимися каждую минуту, облаками, Арагвой и Курой, все так же, как и сто лет назад, сливающими свои потоки», поэт невольно задумался о лермонтовском герое, бежавшем некогда из тюремных стен на волю.
Поэт встречается с легендарным Мцыри в толпе строителей, среди тех, кто перешел в наступление на вековое прошлое. «Толпы разноплеменных рабочих работали в русле реки. Грохот отбойных молотков сотрясал воздух… Стоило мне, — говорит Николай Тихонов, — спустившись с горы, побродить среди рабочих, как я увидел молодых людей в черных лохмотьях, весело работавших ломами и лопатами… Оказалось, что это «мцыри», совершившие новый побег, и побег, я бы сказал, символический. Они бежали из монастыря, и бежали удачно»[15]. Художник вводит в поэму этих лет, названную им «Дорога» (1924), образ такого беглеца: беглеца «из дебрей человеческого угнетения на свободу».
Герой, найденный Николаем Тихоновым в самой гуще реальной жизни — в кипении событий, захвативших горы и скалистые теснины Грузии, — этот герой поразил поэта той очевидностью, с какой в судьбе нового «Мцыри» отразилось бурное движение времени.
Теперь в отряхающем каменность мире
Я снова ломающий правила Мцыри…
Они, эти юноши–беглецы, строя вместе с рабочими первую гидроэлектростанцию Закавказья, снова вступили в борьбу, но теперь боролись «с рекой, которая хуже барса, нет–нет прыгала со всей яростью на плотину, стремясь разрушить всю их работу», — вспоминает поэт. Они победили ярость реки и ярость прошлого.
В поэме Николая Тихонова «Дорога», как и в его стихах той поры, в очерках Мариэтты Шагинян и тогдашних ее дневниковых записях, лейтмотивом возникает напряженная лирическая мысль, размышления о судьбе народной, о дальнейших путях истории. Оба писателя, странствуя по горным дорогам, наблюдая такой еще прочный быт древнего края, раздумывают о будущем его людей.
Поселившись на стройке гидростанции в Лорипамбакском ущелье, М. Шагинян видит, как пришли в эти горы первые городские люди с теодолитами и стали вымеривать и провешивать, намечая трассу будущего канала, как со станции Колагеран «пошли грузы строительных материалов и возле круглоголовой базальтовой скалы (позднее названной Кошкой), стоящей над речкою Дзорагет, по зеленому склону раскинулся деревянный городок второго строительного участка» и, наконец, как «нерешительно потянулись дорийские крестьяне вниз, в рабочие бараки. Они шли с мешком картофеля, с густым буйволиным молоком в бутылке из–под боржома, чтобы продать скудные дары своей убогой земли…» Но писательница подмечает и то, как «приглядевшись, кое–кто из них остался на стройке — работать»[16].
Разнообразны и непередаваемо ярки были новые жизненные впечатления. Стараясь ничего не упустить, М. Шагинян ведет изо дня в день подробные дневники, которые сами по себе — интереснейший документ эпохи. В них находят место и зарисовки людей, пейзажи, рассказ о событиях и размышления писательницы, а также ее деловые конспекты специальных трудов по геологии, металлургии, бетону, по вопросам электрификации, выписки из разнообразных документов, отчетов, материалов, рисующих как современное состояние промышленности Закавказья, так и ее историю.
«За эти дни, — записывает М. Шагинян 21 января 1928 года, — чтение Ленина, у которого нашла предисловие к книге Степанова—Скворцова об электрификации РСФСР, и эту самую книгу тоже достала в библиотеке. Она именно то, что мне надо». И через несколько дней: «Читаю книгу Ивана Ивановича «Электрификация РСФСР», — упоительная вещь»[17].
Однако писательницу отнюдь не удовлетворяла роль пассивного наблюдателя. Стремление активно вмешаться в ход событий, находиться в самой их гуще всегда было присуще М. Шагинян. «…Нас окружает новый материал, который готовым в руки не дается никому… — говорила она, — получить его, не познав его, — нельзя, а познать его, не участвуя в его делании, — невозможно»[18]. С первых же дней, как началась стройка на реке Дзорагет, писательница поселилась вместе с рабочими во временных деревянных бараках и деятельно участвовала в работах самого трудного периода, когда строительство только развертывалось.
Мариэтта Шагинян добивалась права чувствовать себя здесь не заезжим гостем, а хозяином, каким на стройке чувствует любой самый рядовой работник. И для этого она «участвовала в земляных работах, в работах по прокладке шпал, изучала рабочие чертежи, торкретирование, трассировку, историю проекта, делала геологические экскурсии — и, наконец, включилась в борьбу стройки за оборудование»[19].
Стройка раскрывалась перед писательницей изнутри, раскрывалась, по ее собственному образному выражению, как «музыкальнейшая картина хозяйства», и заставляла чувствовать «знакомую «исследовательскую» дрожь», жажду художнически проникнуть в процессы жизни, «собрать мед и положить в чашечку сот»[20].
II
Настойчиво, жадно изучая события, происходившие на лорийской земле, вглядываясь в пришедшую сюда новь, Мариэтта Шагинян стремилась найти решение узловых проблем времени. Споры, разгоревшиеся в эти годы вокруг плана индустриализации страны, затрагивали ее как художника за живое. В конце декабря 1925 года М. Шагинян записывает в дневнике: «Читаю …главным образом, газеты, где сейчас печатается материал XIV Партийного съезда, драматический, захватывающе–интересный»[21].
В недрах самой жизни писательница ищет ответы на коренные вопросы о путях и темпах дальнейшего развития народного хозяйства, о характере этого развития — идти ли старым, капиталистическим путем или невиданно новым — социалистическим, вопросы, столь остро, вставшие уже на XIV, а затем и XV съездах. Ищет она у жизни и подтверждения правильности исторических решений партии. Знакомство с одной лишь стройкой, естественно, не могло бы дать ей необходимого простора для широкого идейного осмысления жизненных процессов этих бурных переломных лет.
Журналистская разведка, зоркость газетчика, когда Мариэтта Шагинян в качестве корреспондента «Известий» и других центральных газет странствует по Закавказью — они–то и дали писательнице многообразные жизненные впечатления. Они помогли художнику всесторонне осмыслить происходящее в стране, проникнуть в глубь проблем. В этих поездках возникает и зреет замысел «Гидроцентрали». Очерки и статьи этого периода, сопутствующие «Гидроцентрали», по сути также служили для М. Шагинян особого рода дневниковыми записями, в которых она стремилась запечатлеть и существо и неповторимую окраску событий, все своеобразие открывавшегося ей нового дня страны.
Начались поездки по Закавказью еще в 1926 году и продолжались во все последующие годы, когда уже шла напряженная работа над «Гидроцентралью». Главные из них — это поездки на марганцевые разработки в Чиатурах (март 1926 года), в Нагорный Карабах (с 28 июня по 30 июля того же года), на медные рудники Зангезура (в августе 1926 года), на угольные шахты Ткварчели (с 6 по 22 октября 1928 года) и восхождение в июле того же 1928 года на вулкан Алагез в поисках залежей дешевого местного строительного материала — артикского туфа.
По головоломным горным тропкам, от селения к селению путешествует Мариэтта Шагинян, — где верхом на лошади, где пешком, где на древней арбе. «На спусках точно летели в пропасть», — записывает она в дневниках о поездке в Чиатуры. И в другом месте: «Дороги тут отчаянные, то и дело ноги висят над пропастями, а лошади скользят по непролазной липкой грязище»[22]. В странствиях по Нагорному Карабаху не раз приходилось идти пешком, вьючными тропами, мимо глубоких ущелий, переправляться через горные реки, которые в это необычайно мокрое и холодное лето 1926 года, когда почти все время шли дожди, вздулись и стали почти непроезжими.