Выбрать главу

— Безобразие! Огни не горят!

Я подошел к окну. Над крышей плавал надувной резиновый космонавт — наша ночная реклама. Он колыхался в темном небе, словно огромная медуза. Айда резко повернулся и обычной торопливой походкой пошел к столу с телефоном, бормоча на ходу нужный номер. Я глядел ему в спину: вид довольно жалкий — один-одинешенек на поле боя.

Через несколько дней Айда позвонил Кёко. Она приехала на редакционной машине журнала мод. Под мышкой у нее торчали ноты. В последнее время я был занят по горло и давненько ее не видел. Теперь она появлялась у нас всего два раза в неделю — в те дни, когда выступала по телевидению в коммерческом обозрении «Самсона». Пока готовился наш плакат, мы ее много раз фотографировали для журнальных реклам и записывали ее голос для наших радиопередач, так что теперь она была относительно свободна. Айда сам позаботился об этом. Ему не хотелось ее связывать — пускай завоевывает себе популярность, это нам на руку. Соблюдая наш уговор, она отказывала другим фирмам, предлагавшим ей сниматься для их реклам, зато быстро выдвинулась как манекенщица. Ее имя можно было встретить в любом объявлении о демонстрации моделей женского платья. Журналы мод, различные еженедельники и иллюстрированные журналы щедро предоставляли свои страницы и обложки для ее простодушной улыбки. Щербатые зубы Кёко по-прежнему вызывали всеобщий восторг. Считалось, что она — молодой талант, что у нее редкостные внешние данные. Некоторые из модельеров так и говорили: «На двадцать миллионов попадается только одно такое лицо!..»

Свидание, как обычно, состоялось в нашем кафетерии, на первом этаже. За два-три месяца Кёко совершенно изменилась. От прежнего осталась только привычка вставлять между щербатыми зубами соломинку, когда она потягивала фруктовый сок. В остальном Кёко было не узнать — свежий маникюр, подведенные глаза, тонкий, матово поблескивающий слой какого-то косметического крема, скрадывающего пушок на щеках. От девчонки, которая, ошалев от радости, захотела лепешку под соевым соусом, не осталось и следа. Плечи ее пополнели, в движениях появилась своеобразная грация, но кожа огрубела и потемнела от жаркого света юпитеров.

Айда потягивал кофе и расспрашивал ее о новых успехах. Потом перешел к делу. Объяснил, что близится розыгрыш премий и поэтому фирме необходимо сейчас продавать как можно больше. Хорошо, если б Кёко согласилась раздавать карамель на выставке космонавтики. Это увеличило бы наши шансы в борьбе с «Геркулесом».

— Да, вот еще что, — Айда отодвинул чашку и подался вперед, — придется тебе надеть космический скафандр. Понимаешь, на выставке ты должна появиться точно в таком же виде, как на плакатах и на экране телевизора.

Айда откинулся на спинку стула, на его усталом лице появилась ласковая улыбка. Некоторое время Кёко молчала, опустив глаза. Потом глубоко вздохнула, повела плечами. Бросила на Айда быстрый взгляд.

— А сколько дней мне туда ходить?

Все еще ничего не замечая, он поднял обе руки, растопырил пальцы.

— Десять.

И тут же, рассмеявшись, опустил одну руку.

— Ну ладно, — пять! Пяти дней достаточно. Я понимаю, — на десять дней тебя забирать нельзя. Журналам будет трудно, да и тебе тоже. Так что всего пять дней. С десяти до четырех. Разумеется, в перерывах — хороший отдых. Поддержи фирму.

— Даже не знаю, как быть… — тихо сказала Кёко. — Для журналов можно, конечно, сниматься и ночью. Только вот звукозапись… Ведь когда устаешь, голос садится.

— Голос?! — Айда подскочил как ужаленный.

Кёко кивнула, пошарила под столом, достала ноты. Оказывается, она каждый день упражняется в студии звукозаписи. Фирма музыкальных инструментов предложила ей попробовать свои силы в качестве исполнительницы джазовых песен. Айда ежедневно видел Кёко на экране телевизора, но ему и во сне не снилось, что она сделала такую ошеломляющую карьеру. Он даже застонал, поняв свою оплошность, но было уже поздно. Когда он снова перешел в наступление и сослался на исключительное право фирмы, Кёко взглянула ему прямо в глаза и стала перечислять пункты нашего договора: да, она обещала выступать по радио и по телевидению, обещала сниматься для газет и журналов. Но быть живой рекламой — такого условия она не помнит… Что говорить — удар неожиданный, и все же она была права. Абсолютно права с точки зрения бизнеса. Айда совсем растерялся, на него было жалко смотреть. Он взывал к ее человеческим чувствам, напоминал ей, сколько труда мы затратили, чтобы открыть ей дорогу в жизнь. Кёко слушала очень внимательно, не сводя с него ласкового взгляда, и молчала. Молчала — и все. Ее невозможно было пронять, она захлопнулась, словно раковина.