Когда проект провалился, он ничем не выдал своих чувств. Ни на работе, ни в частных разговорах ни разу не высказал недовольства или протеста. Наоборот, во время попоек все порывался пожать шефу руку, пел для него похабные песенки и даже плясал.
— Из кожи вон лезет, чтобы снова втереться в доверие!
— Лиса этакая…
— Ага, на мировую пошел, — злословили сослуживцы, но Сюнскэ все пропускал мимо ушей.
А в конце осени было закончено строительство нового управления префектуры, и вскрылись чудовищные хищения. Вот тогда-то в отделе лесоводства и водворился новый заведующий. Прежде он возглавлял отдел снабжения, где и проворачивались всякие махинации, а в лесоводстве не смыслил ровным счетом ничего. Все сотрудники с головой ушли кто в склоку, кто в борьбу со склокой, и проект Сюнскэ был забыт окончательно. Новое здание было типичным образчиком модерна — огромный стеклянный ящик на тонких столбах. Уж сюда-то ни одна крыса не полезет, такой смрад здесь стоит от разлагающихся бюрократов.
Сюнскэ не упускал случая намекнуть новому шефу, что весна не за горами и надо бы принять меры, не то будет поздно, но тот ничего и слушать не хотел. Стоило завести об этом разговор, как он с издевательской усмешкой обрывал его:
— Да ладно, будет тебе! Подумаешь, крысы! Не саранча же!
Сюнскэ прослыл паникером не только на работе. Всякий раз, когда во время инспекционных поездок он предупреждал лесовладельцев о предстоящем нашествии крыс, эти гордые обладатели недвижимости обрушивались на него, кипя благородным негодованием. Даже опытные лесничие и углежоги оставляли без внимания грозные признаки приближающейся беды.
«Дохлые крысы — к раннему снегу», — успокаивали они себя, посматривая на крысиные трупы, развешанные на деревьях балабаном. Да, им доводилось слышать, что, когда низкорослый бамбук дает семена, крыс бывает особенно много. Так ведь они вообще до черта плодовиты. Ну, будет их в этом году чуть побольше, чем в прошлом. Стоит ли поднимать панику? Еще случая не было, чтобы в этих краях леса пострадали от крыс. А серые трупики на деревьях… Что ж, снег нынче выпадет рано, вот балабан и запасается на зиму. И больше Сюнскэ ничего от них не добился.
III
Зима выдалась неожиданно теплая. Лыжники, наезжавшие в эти места до самого конца марта, на этот раз исчезли много раньше обычного. Дни стояли погожие, ясные. Когда в газетах появились сообщения о начале весеннего паводка, заведующий отделом вызвал к себе Сюнскэ. Было это месяца через два после того, как они наблюдали в виварии за лаской, душившей крыс.
Шеф молча протянул Сюнскэ изорванное в клочья фуросики[8].
— Вот взгляни-ка.
Сюнскэ поднял глаза, не понимая, в чем дело, и вдруг увидел на обычно чванной физиономии шефа явные признаки смущения.
— Понимаешь ли…
Приподнявшись со стула, шеф поспешно огляделся.
«Ишь какой прыткий становится, когда надо от чужого взгляда укрыться», — подумал Сюнскэ, глядя в его бегающие глазки.
— Понимаешь ли, крысы появились, — зашептал шеф в самое ухо Сюнскэ. Тот невольно отпрянул, чтобы не чувствовать его зловонного дыхания. Но шеф упорно дышал ему прямо в лицо.
— Это фуросики вчера доставили с участковой станции. В него был завернут завтрак лесоруба. Парень положил его на землю, а сам занялся делом. Так вот — все сожрали, до крошки.
— Кто сожрал?
— Да крысы же, крысы! И рисовые лепешки, и бамбуковый лист, в который они были завернуты, — все подмели подчистую. Лесоруб испугался, бросил работу и посреди дня вернулся в деревню.
Шеф откинулся на спинку стула и огорченно пожевал губами.
— …Ну, значит, началось…
Глядя в его испуганные, растерянные глаза, Сюнскэ испытывал глубочайшее удовлетворение. Но спросил предельно учтиво:
— На фуросики набросилась только одна крыса?
Шеф метнул на Сюнскэ быстрый настороженный взгляд, потом слабо махнул рукой:
— Какой там! Целое полчище. Сосчитать невозможно. Вот сводки прочти. Кажется, будут веселенькие дела.