— Да! Удачное это словечко — «минимакс». Максимальный эффект при минимальной затрате энергии. Иными словами, молчание — золото. Так ведь?
Он сделал короткую передышку и снова принялся за Сюнскэ.
— Нет, послушай. А все-таки ты взял неверную линию. Раз уж ты выбрал тактику «минимакс», значит, должен был до конца оставаться сторонним наблюдателем. Даже когда разразился скандал. Ведь как ты теперь ни старайся, каждому ясно — справиться с бедствием невозможно. Стало быть, это как раз обратный случай — при максимальной затрате энергии коэффициент полезного действия равен нулю. Глупей не придумаешь. А скажи, ты учел, что начальство, основательно погорев на этом деле, постарается всю ответственность переложить на тебя?
— Я все учел. Но надо же как-то убить время. А то — скучища.
— Что?!
Ученого словно громом поразило. Он глядел на Сюнскэ сквозь очки расширенными глазами. Глядел пристально и пытливо. Сюнскэ сразу же пожалел о своих словах. Ведь человек этот явно к нему расположен. А к тому же очень умен и проницателен. Эх, не надо было так резко! И Сюнскэ поспешно добавил:
— Ну да, скука смертная. Что говорить, я службист и при случае вовсе не прочь обскакать других. Потому-то и выбрал тактику «минимакс». А в историю с крысами я ввязался, чтоб побороть свою лень. Едва ли это был голос совести. Ну, а в случае провала мне лично ничто не грозит. Вы же сами сказали — каждому ясно, что справиться с бедствием все равно невозможно.
Заведующий научным отделом слушал Сюнскэ внимательно, — видно было, что он обдумывает каждое его слово. После истории с проектом Сюнскэ долгое время считал его типичным ученым, человеком не от мира сего и сейчас слегка устыдился опрометчивости своих суждений. Да, такого туманными словесами не убедишь. Что бы ему сказать, если он станет и дальше расспрашивать? Ведь стихийное бедствие — не случайность. Сто двадцать лет оно назревало неотвратимо, и в конце концов темная подспудная сила должна была вырваться наружу, как и всякое проявление жизни. Когда Сюнскэ впервые узнал от ученого, что цветение бамбука приведет к нашествию крыс, он был потрясен точностью этого прогноза. Огромное нервное возбуждение охватило его… Осенью, бродя по лесам, он испытывал странное наслаждение при виде того, как неизвестные члены уравнения облекаются в плоть. Бороться с полчищами крыс! Без сна и отдыха, пока не свалишься от усталости, — вот это да! А интересно, успокоится этот человек, если признаться ему, что его, Сюнскэ, толкал на борьбу просто азарт — совсем как мальчишку, играющего в войну, или же шахматиста, разыгрывающего сложную партию. А может, приличней сказать по-другому — надоела, мол, канцелярская рутина, захотелось по-настоящему испытать свои силы в схватке с многоголовым чудовищем…
— Одного не пойму, — отчего ты не хочешь быть со мной откровенным? — проговорил наконец ученый и задумчиво улыбнулся, словно бы примирившись с тем, что ему так и не узнать правды. — Что ж, я допускаю, что тобою руководила не только любовь к человечеству. Должно быть, и скука сыграла в этом какую-то роль… Есть тут и элемент карьеризма, но все-таки…
Он помолчал, удрученно вздохнул и докончил:
— Странный ты человек. Непротивленцем тебя не назовешь. Подвижником — тоже… Ты ведь все рассчитал, все взвесил. Не пойму я тебя. Какой-то ты скользкий. А вместе с тем — удивительно чистый. Вот и попробуй тебя раскусить!
Ученый замолчал — решил, наверно, что им так ни до чего и не договориться. Горько усмехнувшись, он потянулся с бокалом к Сюнскэ. Они чокнулись. Потягивая холодное виски, Сюнскэ думал: а ведь, пожалуй, я смог бы его полюбить… Хорошо бы поговорить с ним по душам. Только когда-нибудь, потом, в спокойной обстановке. После того, как кончится эта баталия с крысами…
IV
Как-то вечером, возвращаясь с работы, Сюнскэ шел по мосту через реку, разделявшую город на две части. Случайно глянул вниз — и остановился как вкопанный. Топкие берега кишмя кишели крысами. Сюда выбрасывали объедки из соседних кафе и ресторанов, груды мусора почернели и шевелились — казалось, что смотришь на муравейник. Расталкивая друг друга, в отбросах рылись крысы — огромные и совсем крошечные, тощие и раскормленные, как здоровенные кошки. Жирные — это, должно быть, крысиная знать, постоянные обитатели ресторанных задворков, а худосочные — пришлые, те, что проникли в город по сточным трубам, прибежали с полей и из лесов, гонимые голодом. Крыс была несметная сила. Эти твари вели себя, как расшалившиеся школьники на переменке, — толкались, шмыгали взад и вперед, попискивали и жрали, жрали без устали. На мосту собралась толпа любопытных, но крыс не смущало присутствие людей. Когда Сюнскэ перешел мост и зашагал по тротуару, ему показалось — под асфальтом дышит, сопит и чавкает многомиллионная армия темного царства.