— У нее на работе стоит в закутке аквариум. Она разводит головастиков. И не крошечных, а мордастых, как рыба-пузырь. Тех самых, из которых вырастают съедобные лягушки. Она говорит, что кормить их надо стружкой бонита. Вот, пожалуй, и все, чем она отличается от других девчонок, — только и отвечал Харукава, когда репортеры пытались у него выведать, не подметил ли он в жизни Кёко чего-нибудь сенсационного.
Тщательно изучив подборку, я впервые понял, в чем характерные особенности лица Кёко. Чересчур большие глаза, чересчур большой рот, густые брови, вздернутый нос. Красивой ее никак не назовешь. Но на снимке даже ее недостатки становились привлекательными. Уж такое у нее лицо. Именно это имел в виду Харукава, когда сказал Айда, что в объективе Кёко просто красотка. Она поражала и притягивала удивительной непосредственностью, свежестью и полнотой жизни. Хотя при первой пробе, в ателье Харукава, Кёко перепугалась насмерть, потом, перед лейкой, она уже совсем не робела. Она широко улыбалась, показывая щербатые зубы, непринужденно двигалась, с необычайной выразительностью рассказывала о своей жизни. И как Харукава это удалось? Чудеса! Должно быть, этот человек — этот оплывающий кусок масла с двумя остро поблескивающими глазками — обладал поразительной силой убеждения. Вот на что рассчитывал Айда, когда в первый раз показал ему Кёко. Я понял, до чего примитивно мое собственное зрение, и чистосердечно восторгался зоркостью своего начальника.
После пробных снимков прошло около месяца. Шумный успех «Камера-Ай», хвалебные отзывы воскресных газет и журналов — все это было уже позади. А между тем Айда держался так, словно вся история нисколько его не касается. Он позаботился, чтобы имя его как первооткрывателя Кёко нигде не называлось. Харукава и девушка обещали ему хранить тайну. Даже я, больше других посвященный в дела и замыслы Айда, не мог разгадать его маневра. Но время работало на него. Он просто-напросто выжидал, а в последний момент раскрыл свои карты и победил…
Каждый месяц у нас в фирме проводится совещание заведующих отделами. На вторую половину июня намечалась дешевая распродажа, и поэтому на очередном совещании присутствовали также члены правления и управляющие провинциальными филиалами. План распродажи обсудили еще три месяца тому назад, подготовка уже шла полным ходом, и совещанию оставалось лишь утвердить кое-какие детали. Уже были решены все основные вопросы — о премиях и премиальных билетиках, которые будут вкладываться в коробки с карамелью, о проценте с дополнительной прибыли, отчисляемом оптовикам и розничным торговцам во время распродажи, и даже о том, на какие курорты их пригласить в порядке поощрения. Фабрики уже переходили на новый режим работы.
Словом, все шло гладко, и только одну проблему никак не удавалось решить. Ее обсуждали целых три месяца, но так ни до чего и не договорились. Речь шла о том, кого из знаменитостей избрать моделью для нашей торговой марки — во время распродажи она будет фигурировать на рекламных плакатах и в газетах. Решать это должен был Айда. Но каждый раз, когда члены правления, начальники секторов или заведующие отделами предлагали какую-нибудь молоденькую певицу или актрису, он отклонял кандидатуру, ссылаясь на то, что все они «слишком затасканы рекламой». Из-за его упорства дело зашло в тупик. Отдел рекламы не подготовил ни одного плаката, а до распродажи оставался всего какой-нибудь месяц.
Он отвергал одного за другим исполнителей детских песенок, юных актрис и актеров, джазовых певиц и борцов, пользовавшихся популярностью у детворы. Когда предлагали чемпиона по вольной борьбе, он вытаскивал газету: «Смотрите, он уже рекламирует телевизоры и электрические бритвы». Когда называли известную манекенщицу, он сердито качал гловой: «Не пойдет! На нее уже наложили лапу фруктовые соки и губная помада».
С членами правления Айда принципиально спорил на осакском диалекте. Это был своеобразный тактический прием. Едва начинались деловые переговоры или речь заходила о его собственном странном поведении, он укрывался за щитом осакского диалекта. Беседуя с молодыми художниками о работах Шана или Леви, Айда никогда не употреблял осакского диалекта, но стоило ему заговорить с членами правления, как он тут же прибегал к своему излюбленному приему. Или, скажем, предложит нам радиокомпания коммерческую программу. Он все разгромит в пух и прах, а потом намекнет, что согласен принять ее — неофициально. Когда же дело доходит до обсуждения цены, начинает размахивать счетами, ухмыляется и говорит на осакском диалекте: