Письмо седьмое
Друг мой, прошу вас, забудем о наших клятвах, уж слишком трудно их соблюдать: давайте свидимся и, коли это возможно, немедленно. Вы заподозрили меня в неверности, вы высказали мне ваши подозрения самым оскорбительным образом; но я люблю вас больше, чем самое себя, и жить, не видя вас, я не могу. К чему нам то и дело разлучаться по доброй воле, не хватит ли с нас тех испытаний, когда разлука бывает неизбежна? Верните всю радость душе моей минутной откровенной беседою. Вы пишете, что хотите видеть меня лишь затем, чтобы испросить прощения. О, приходите даже ради того, чтобы осыпать меня оскорблениями; приходите, умоляю вас: я предпочитаю видеть ваши глаза, горящие гневом, нежели не видеть их вовсе; но, предоставляя вам этот выбор, я уверена, что мне ничто не грозит. Я знаю, что ваши глаза будут полны нежности и пылкой любви. Именно такими я уже видела их нынче поутру в церкви. Я прочла в них смущение и стыд за вашу излишнюю доверчивость, а по моим глазам вы должны были понять, что я вас простила. Не будем же больше говорить об этой ссоре, или, уж если мы о ней заговорим, то лишь затем, чтобы избежать подобной размолвки в будущем. Да и как нам сомневаться в нашей любви? Мы живем на свете лишь ради нее. У меня никогда бы не было такого сердца, каким я обладаю, не будь оно заполнено только вами; и ваша душа была бы иною, не будь вам суждено меня любить; и небо наделило нас обоих таким даром любви лишь затем, чтобы любить вас так, как вы того достойны, и чтобы любить меня столь же сильно, как вы любимы мною. Но скажите мне, ради всего святого, испытали ли вы все то, что испытала я с той поры, как мы притворяемся, будто желаем друг другу зла? Ведь мы этого никогда не желали, нам это не под силу, и звезда нашего счастья способна затмить все паши обиды. Боже правый! Сколь тяжко было мне это притворство! Сколь невыносимо было глазам моим понуждать себя и утаивать от вас все то, что рвалось наружу, и каким врагом надобно быть себе самому, чтобы красть у другого минуту доброго согласия, когда любишь так, как мы любим друг друга! Ноги мои несли меня, помимо моей воли, туда, где я должна была вас встретить. Сердце мое, которое привыкло к сладостным излияниям при встрече с вами, пыталось передать моим глазам все то, что его переполняло, и, поскольку я старалась ему в этом отказать, оно так и рвалось наружу с каким-то тайным упорством, которое могут понять только те, кто все это испытал. Мне кажется, что вы пережили то же, что и я. Я заставала вас в таких местах, где вы не могли оказаться по воле случая; и коли уж признаваться до конца в своем тщеславии, я никогда не видела такой любви в вашем взгляде, какую замечала с той поры, как вы пытаетесь утаить ее, от меня. Как глупо создавать себе подобные мучения, зато как прекрасно обнажать таким образом перед собою свою душу! Я знала, на какую нежность способна ваша душа, и я бы без труда отличила ее порывы от душевных порывов других людей; но я не знала ни вашего гнева, ни вашей гордости. Я прекрасно понимала, что вы способны на ревность, на то вы и любите, но я отнюдь не представляла себе той силы, с какою эта страсть бушует в вашем сердце. Было бы предательством заставлять меня долее сомневаться в этом; я не могу не возблагодарить вашу несправедливость, коль она позволила мне сделать столь важное открытие. Мне хотелось, чтобы вы были ревнивым, таким вы и оказались; но отрекитесь от вашей ревности, точно так же, как я отрекусь от своего любопытства. В каком бы облике ни представал любовник, наиболее выигрышный для него тот, когда он счастлив. Утверждать, что счастливый любовник глуп, — величайшее заблуждение. Кто непривлекателен в подобном состоянии, оказался бы еще менее приятен в другом; и когда нам недостает душевной топкости, чтобы впитать в себя всю полноту чувств счастливого любовника, то в этом повинно наше сердце, а отнюдь не само счастье. Поспешите подтвердить мне эту истину, друг мой, молю вас. Я не была бы столь нечувствительна и не отдаляла бы этой минуты таким долгим письмом, ежели бы не знала, что вы не можете прийти ко мне сейчас, когда я пишу. Какую бы отраду я ни испытывала, беседуя с вами таким образом, я всегда предпочту ей радость иной беседы. Правда, я испытываю наслаждение и когда пишу вам, а вы испытываете счастье, только когда меня видите, но что тут поделаешь? Я могу почувствовать радость свидания, лишь соблюдая правила приличия, а наслаждение писать вам я доставляю себе, когда мне вздумается. Теперь, когда все слуги в нашем доме спокойно спят и почитают себя, быть может, счастливыми в этом спокойном сне, я наслаждаюсь таким счастьем, какое не могло бы мне доставить самое глубокое спокойствие. Я вам пишу, мое сердце беседует с вами, словно ждет от вас ответа; оно приносит вам в жертву свою бессонницу и свое нетерпение. О, как бываешь счастлив, когда беззаветно любишь, и как мне жалко тех, кто томится от праздности, порожденной свободою! С добрым утром, друг мой, уже брезжит утро; оно забрезжило бы раньше обычного, будь ему известно мое нетерпение, но ведь оно не влюблено, подобно нам; придется простить заре ее медлительность и попытаться обмануть ее несколькими часами сна, чтобы она не казалась такой несносною.