Как ребенок, ей-богу. Приходит сияющий, потом раздается взволнованный крик «бо, бо!» — удивляется, как в первый раз. Ну заплевали, обычное дело, надо вскипятить воду и отмыть уже эту дрянь…
— Нет, я обязательно подкараулю наглых пейсов, я сорву шляпы с их бестолковых голов. И растопчу! Давай сообщим о преступлении Ицику Дери, пусть приставляет к двери своих солдат, когда у этих всенощная! Ты понимаешь, Абу Скандра, ни один уважающий себя мусульманин не будет так мелко пакостить!
— Я думаю, это были не уважающие себя евреи, Абу Айман.
— Ты прав… Но ведь их тут очень много! Ты пойдешь со мной к рав сэрэну Ицику? Ты, конечно, еврей, но ведь ты на моей стороне?!
— И что? Он скажет, вызывайте полицию, при чем здесь Мингаль Эзрахи? Солдаты должны охранять только главные ворота[5]. Он же терпеть нас не может… а тем более твою мечеть, потому что… короче, ты сам знаешь, как Ицик относится к гражданским.
Ха! Вчера арабы опять взорвали эту остановку на Гива Царфатит, поэтому Ицик сам бы с удовольствием подорвал вверенную ему мечеть…
— Ты прав, Абу Скандра, ты прав… Тогда давай расскажем Шимшону, чтобы он тоже приглядывал, и если что…
— Угости меня лучше кофе, а то курить уже очень хочется…
Магазинчик муэдзина — любимое место, а кофе вообще полный отпад, я так не умею.
— Знаешь, что однажды было?
Ага, он уже в норме. Начинает историю про замок, значит, минут на двадцать можно расслабиться.
— Это случилось накануне пятничной молитвы, в тот день я специально пришел пораньше…
Дальше последует красочно-неторопливый рассказ о том, как муэдзин не смог вставить ключ в замок, потому что в замке оказались спички, как собравшиеся у дверей арабы печально стали расстилать коврики для намаза прямо в коридоре, как, обливаясь потом и взывая к Аллаху, несчастный Абу Айман побежал в соседнюю деревню за ножовкой, и замок был срезан за несколько минут до начала молитвы…
Теперь двери украшает огромный замок с огромным отверстием — хоть целый коробок спичек туда заталкивай. Слова то клокочут в муэдзиновом горле, то льются, как по нотам, все в миноре, естественно… да, был бы я композитором. Ольга. Ярко-желтые сандалии, гладкая загорелая кожа. Глаза порочные. Синие. Я никогда ей не позвоню, потому что… хотя бы потому, что выбросил записку с телефоном. И не нашел. Дед Шимшон не дремлет, должен в будке сидеть, так нет, за бумажками охотится, разминает суставы… Что вообще происходит? Марик знакомит меня со своей девушкой, и она тут же дает мне понять, что не прочь… нет, я полный идиот! «Никакой свадьбы! Позвони, если хочешь…» — это же просто истерика, обычные бабские штучки, они поссорились, или она от него что-то хочет, или еще какая-то хрень… Богатая, холеная девочка. Невозможно красивая. Тут, значит, появляюсь я — страстный герой-любовник, отважный хранитель гробницы Самуила, с цветком пасифлоры в зубах… Возможно, она все еще злится на Марика (хотя сколько времени прошло? Ну да, больше двух недель), мы трахаемся, как изголодавшиеся коты (в лучшем случае! В худшем — она сразу меня посылает). Ну вот. Кстати — почему мы? Изголодавшийся кот — это я. Потом меня посылает Марик, потом, естественно, Димыч с Арсеном, потому что это и правда скотство…
— Абу Скандра! Абу Скандра! Ты что, заснул?! Тебя там зовет этот Лейба!
Тьфу, засиделся. Слава богу, пока никого. На мостике давно уже толпятся туристы, но до меня не дошли, смотрят раскопки. У гробницы — Лейба Абрамович, нервно расхаживает, что там опять? Ага, а вот и он, душераздирающий скрежет. Хая Шварц расталкивает туристов своей телегой. Заслышав знакомый лязг голых колес, Лейба вздрагивает всем телом и бросается ко мне. Он хочет мне что-то сообщить, но я-то сначала должен открыть гробницу…
Улыбка смерти. Похоже, у Хаи выпал последний нижний зуб. Зато сегодня у нее хорошее настроение.
— Ты опять не проветривал помещение?
— Ночью, уважаемая Хая?
— Но ведь ты уже час должен быть здесь, надо проветривать помещение, смотри у меня… — Никакой злобы в голосе.
Ставит тележку у моего стола, отвязывает свою амбарную книгу и, продолжая что-то ворчать, лезет в гробницу. В дверь заглядывает Лейба Абрамович: мол, иди скорее сюда.
— Слушай, Максим, эта сволочь нажаловалась на меня в Мисрад Датот[6], теперь они присылают какую-то проверочную комиссию…
— Какую комиссию?! Она же душевнобольная, вы им сказали?
— Да им плевать! У нас же руководство недавно сменилось, вот она и воспользовалась, а потом пошло по инстанциям, короче, я думаю, надо в дурдом ее сдать, а то у меня уже было два инфаркта, только нужно, чтоб все подписались: Шимшон — за, офицер Ицик просто не хочет связываться, считает себя выше этого, хотя солдаты мне на нее всегда жалуются…