— Бойцы, осмотреться, оружие павших, оружие и боеприпасы врага. Нам все пригодится.
Ко мне подошел Овсянко.
— Ставридорс погиб. Буду вас прикрывать.
— Ставрос, что ли?
— Ну он самый. А что я сказал?
— Не важно. Нам нужно продержаться, пока они не выдохнуться. Помоги, снарядить обоймы к пулемету нужно. — Семен Семенович занялся этим. Я же подумал, что я могу сделать этим назойливым германцам. Успокойся и подумай. Прямое оперирование стихиями слишком энергозатратно. Нужно что-то простое, что может им всем помешать. Ослепление сразу на многих… не получиться. А вот Северный ветер, может получиться. Ветер в глаза с мелкими льдинками-снежинками. Хорошее решение. Я приготовил простое плетение и одновременно разложил перед собой магазины к пулемету, снаряженные фельдфебелем. Есть чем отбиваться. Пока.
— Семен Семёнович, проверь, пусть все, кто с дробовиками возьмут на первое время карабины. Дробовики, сам понимаешь, на дальней дистанции не пляшет.
— "Сделаю", — сказал он и удалился. А я принялся ждать продолжения.
Пока ожидал, обернулся, посмотреть — вдруг подойдет подкрепление. Не подойдет, германские пушки планомерно садили по нашим укреплениям. Нам нужно будет отсюда самим выбираться. Сколько осталось от моих гренадеров? Триста? Пара сотен? Сотня? Нужно прорываться к своим. Хорошо врезать следующей атакующей волне и уходить. Вскоре вернулся Овсянко. Я спросил, много осталось в строю в строю, он скривился. В этот момент заговорили наши пулеметы — началась еще одна атака. Стало не до подробностей.
Германские Максимы неплохо работали по самим германцам. Когда они подошли поближе, где и мой ручник может неплохо им показать, я тоже присоединился к огню. К этому моменту вела огонь вся наша траншея. Вскоре они начали замедляться, немецкие офицеры уже не могли гнать их на убой, да и сами потеряли настрой. Серая масса начала откатываться назад. Поднявшись, я крикнул: "Батальон! Отступаем в первую траншею!"
После собрал магазины к пулемету, и побежал к первой занятой нами траншее. Посмотрев на немецкие окопы, я решил, что преследовать нас не будут. И приказал отступать к своим позициям.
Ну и сам побежал туда. Правда иногда останавливался, смотрел на немецкие позиции. А вдруг атакуют? Вдруг не случилось, случился очередной артиллерийский обстрел. Я бежал, к нашим окопам, как вдруг меня остановил удар в голову сзади. Странно, не правда ли? Удар сзади остановил. Я почувствовал его, и я почувствовал, что я дальше бежать не могу — ноги вдруг перестали передвигаться. А потом и вообще я потерял контроль над своим телом.
Пришел в себя я лежа. И лежа не в палатке или шалаше. Беленый потолок явно говорил о цивилизации. Вот только какой? Скорее этой, где идет великая война. Что случилось? Повязка на ноге, повязка на плече и руке. Повязка на голове. Похоже, я просто ранен и доставлен в госпиталь. Боль, очень больно, но как-то не со мной. Анестезия. Я попытался вызвать плетение исцеления, но вместо этого вызвал только муть в голове, чуть опять не отключился. Странно. Ладно, бывали всякие неприятности, надеюсь и эту мы переживем. Я успокоился, начал просто энергию направлять в те места, где боль наиболее сильна. Не заметив этого задремал. Пробуждение было приятным. Рядом стояла девушка и аккуратно тормошила меня.
— Да. Я слушаю вас. — выдал я. Нелепость. Но я в госпитале и, похоже, с ранением головы.
— Ничего, извините, доктор сказал, что вы практически не пострадали от контузии.
— Похоже да, контузии нет. А что со мной вообще?
— Осколочные ранения. Не слишком серьезные.
— Вот как. А когда я смогу покинуть это место?
— Ну я не знаю. Это доктор должен решить.
— Ясно. А что я должен… зачем вы меня будили?
— Нужно выпить вот это.
Она предложила мне столовую ложку некоего очень кислого зелья. Я проглотил его и снова разлегся на своей подушке. Разлегся в то время, как мой батальон убивают нацисты! Стоп, я в госпитале, прошло немало времени и моих бойцов уже никто не убивает. Тем более, некие непонятные нацисты. И я снова уснул.
Следующее пробуждение. Рядом стоял врач, естественно в халате и улыбался.
— Знаете, капитан, у вас есть кираса, которая спасла вам жизнь. Но снять мы ее не смогли. Поможете нам?
— Доктор, я. конечно, могу ее снять. Если это нужно. Это семейная реликвия, ее всегда одевали на войну мои предки. Ее действительно нужно снять?
— Помыться вам не помешает.
— Точно. Пойду мыться — сниму.
— Ладно. Расскажу, что мы имеем. Мы хотели ампутировать вам левую руку, ее практически оторвал германский снаряд. Но отказались от этого — регенерация идет у вас нечеловеческими темпами.