— Я так и думал, что ты придешь, — сказал он, продолжая усмехаться.
Дубэ не дала возобладать в себе тому чувству робости, которое внушал ей этот человек. Она должна быть спокойной и уверенной в себе.
— Мне нужно поговорить с тобой.
— Следуй за мной.
Он повел ее к лестнице, находившейся сразу за алтарем, к скользкой винтовой лестнице с маленькими расшатанными ступеньками. Они спустились в узкий коридор, слабо освещенный факелами, и прошли, друг за другом, несколько метров. Их шаги отдавались под глухими сводами коридора.
Дубэ знала, куда они идут: Учитель рассказывал ей. Они направлялись в комнату, где Верховный Страж проводил большую часть своего времени, в его кабинет, туда, где великий старец планировал жизнь Гильдии и выносил смертные приговоры тем, кто этого заслуживал. Было что-то неправильное в том, что Дубэ оказалась здесь и спокойно шла за Иешолем, это было ненормально. Она попыталась вспомнить, зачем пришла сюда.
Наконец они подошли к двери красного дерева в глубине коридора. Иешоль открыл ее маленьким серебряным ключом и вошел первым.
Это было небольшое, круглое, как колодец, помещение, освещенное двумя массивными бронзовыми светильниками, вдоль стен тянулись набитые книгами полки. Воздух поступал сюда из окна под потолком, значит, они находились под полом храма. В центре комнаты стоял большой стол, а за ним — статуя Тенаара, совершенно такая же, как та, что в храме, только меньшего размера. В комнате ощущался запах крови, и Дубэ почувствовала странную оробелость. На мгновение она закрыла глаза, подождала, когда услышит звук закрывающейся двери, и начала действовать.
Она молниеносно выхватила кинжал, заломила руку Иешоля и в мгновение ока приставила лезвие кинжала к его горлу.
— Я хочу знать имя того человека, — прошептала она ему на ухо.
Она уже давно не применяла на деле свои способности убийцы, но ее тело хорошо помнило тренировки, и все получилось само собой.
«Если здесь и есть человек, которого я могу убить, то это он!»
Иешоль вовсе не казался ни удивленным, ни испуганным. Он крепко стоял на ногах, и дыхание его было спокойным. Он даже позволил себе рассмеяться.
— Так вот каковы твои намерения? И что ты сейчас хочешь сделать? Убить всех, кто находится в Доме?
Дубэ почувствовала, как задыхается от гнева. Знак на руке пульсировал, она не вполне себя контролировала, о чем и предупредила Иешоля.
— Тут меня ничего не интересует. Я только хочу знать, кто наложил на меня заклятие.
— Знай, что я не открою тебе этого. Если Сарнек когда-нибудь рассказывал обо мне, то ты должна это знать.
— Не смей упоминать его имени!
— Это твоя проблема, Дубэ, — глупая привязанность к проигравшему. Просто ты не хочешь этого понять…
Дубэ прижала лезвие к горлу, почувствовала, как по ее запястью стекает струйка крови.
— Ты недооцениваешь меня.
Даже теперь Иешоль не волновался.
— Кровь не пугает меня, а смерть — тем более. Это — часть меня самого. Я не скажу, кто тот человек. Не стоит и напоминать тебе, что если ты убьешь меня, то не только не освободишься от заклятия, но тебя будет преследовать вся Гильдия. Поэтому я предлагаю тебе подумать, убрать оружие и поговорить со мной. Мне многое нужно тебе сказать. К тому же что ты можешь сделать? Тебе хватило легкого запаха крови, чтобы ты смутилась.
Это было правдой. Она старалась сдерживаться: зверь готов был проснуться.
Дубэ со злостью отпустила его. Иешоль едва успел уцепиться за стол, стоявший позади него.
Несколько секунд он стоял неподвижно, потом повернулся, и на его лице снова появилась язвительная ухмылка. Он жестом предложил Дубэ сесть.
— Ты храбрая, в этом нет никакого сомнения. Хотя ты много лет занималась воровством, но надо же… твое тело, ловкость…
Дубэ сжала кулаки и опустила глаза.
— Садись, — сказал он ей.
Дубэ села. Ноги ее слегка дрожали.
— Зачем?
— А ты сама не понимаешь?
— Вы сделаете меня девушкой, несущей смерть, но у вас целые отряды убийц, и я вам не нужна.
Иешоль улыбнулся:
— Ты хочешь доказать мне, что мое восхищение тобой совсем не имеет оснований? Дубэ, посвященные не могут убежать от своей судьбы, а твоя судьба — под знаком Тенаара.
— Я — не убийца.
— Однако ты ею стала, ты рождена, чтобы ею быть.
— Я не убиваю! — прокричала она.
— Ты это сделала, и даже не так давно.
Дубэ почувствовала начинающееся головокружение.
— Ты — одна из нас, и стала одной из нас еще до рождения. Ты прошла нашу подготовку. В глубине души ты осознаешь, что ничего другого ты не умеешь. То, что ты делаешь сейчас, чтобы выжить, презренная жизнь воровки, которую ты ведешь, — это страшное пренебрежение к своему таланту, ты унижаешься, но это — не твой путь. Ты принадлежишь нам, и сама понимаешь это.
Дубэ сжала кулаки. Она вспомнила появившегося в закатных лучах солнца черного человека. Он приходил спрашивать о ней, он разрушил ее мечту о спокойной жизни с Учителем.
Она еще больше разозлилась: слова Иешоля, к ее ужасу, совпадали с тем, что она долгие годы повторяла, они соответствовали тому отвращению, которое она испытывала к самой себе, той подавленности, которая сопровождала все дни ее существования. Она всегда верила в судьбу.
— Я не верю в ваши варварские обряды, в Тенаара или в другое дурацкое божество. Они не существуют.
На Иешоля богохульства не произвели никакого впечатления.
— Но Тенаар любит тебя.
Дубэ раздраженно махнула рукой.
— Все это бесполезная и смешная болтовня. Лучше говори по существу. Что ты хочешь получить за то, что расскажешь мне все?
— Я вижу, ты все еще не понимаешь. Я никогда об этом не скажу, ни сейчас, ни потом.
Дубэ вонзила свой кинжал в деревянный письменный стол.
— Если таковы твои намерения, то я — мертва, а мертвой женщине нечего бояться. Может быть, я не уничтожу вас, но, по крайней мере, убью многих твоих приспешников, и тебя — в первую очередь, вы все отправитесь вместе со мной на тот свет.
— Убийца хладнокровен, Дубэ, а ты сейчас говоришь не раздумывая. То, что я ничего не расскажу тебе, не означает, что я не хочу тебе помочь.
Дубэ озадаченно замолчала.
— Мы знаем способ контролировать заклятие.
— Ты лжешь. Мне сказали, что это невозможно.
— Тот, кто сказал такое, ничего не понял. Это — не знак, это — заклятие. А заклятие может быть снято и тем, кто его не накладывал.
— Так что же?
— Мы дадим тебе средство, которое спасет тебя, но не сразу. Понадобятся годы, чтобы ты излечилась. И все эти годы ты будешь служить нам.
Дубэ не смогла сдержать саркастической улыбки.
— Так вот зачем все это было…
— Вижу, ты начинаешь понимать.
— Проклятье!
— Ты неразумна. Твое место здесь: твоя постоянная боль, твоя вечно саднящая рана — смерть Сарнека — все это печалит тебя, потому что ты до сих пор не дома. А здесь ты обретешь спокойствие, которого ищешь, потому что ты создана для жизни в этих стенах, среди этой тьмы, создана с самого рождения.
Дубэ сурово посмотрела на него:
— Послушай, выродок, я действительно нашла прекрасный мир… но я ненавижу это место и предпочту умереть, лишь бы не служить тебе.
— Это — твой выбор. Но задумайся как следует. Мы говорим не о той смерти, которую ты всегда видела. Мы не говорим о старике, который отдает Богу душу в конце своих дней, в своей постели… даже, пожалуй, довольный своей никчемной жизнью. Мы не говорим о яде, который убивает после коротких мучений, или о лезвии, проникающем в твою плоть. Все это — вещи, понятные, известные тебе. Мы говорим о пропасти, о том месте, из которого нет исхода, о тьме, которой никто — могу заверить тебя, — никто не знает. День за днем ты будешь терять рассудок, будешь пытаться вновь стать прежней, ты будешь стремиться к этому изо всех сил. Но зверь, который живет внутри тебя, не знает покоя, он всегда голоден. Он разорвет тебя на куски. Ты будешь ощущать, как он действует, находясь внутри тебя, ты увидишь это, как увидела в тот день, когда ты устроила резню в лесу. И так будет сотни раз. А потом не останется ничего, кроме убийств. Жажда мяса и крови станет твоим безумием. Зверь будет сгонять тебя с постели, настигать тебя в пути, когда ты ешь, в любое время суток. И так до тех пор, пока ты не станешь просто животным и не станешь существовать, как животное. До тех пор, пока твое безумие не убьет тебя. И не думай, что ты сможешь покончить с собой до того, как все это начнется, потому что зверь не позволит тебе. И продолжаться это будет долго. И будет это страшно.