– Скорей черный – цвет злости, – сказала она.
Нет, а я бы сказал: черный цвет – сумасшедшая психопатка. Поверьте, вам никогда не захочется дважды видеть Ферлею в черном цвете волос.
– Серый – испуг, – пояснила она.
– Не совсем удобно, – констатировал я.
Ферлея пожала плечами:
– Мы привыкли, это не доставляет неудобств. И значит, тень отца с неба тоже окрашена в такие цвета.
– Стало быть, снежинки с неба золотого цвета не всегда, – понял я. – А как зрачки? Твои снежинки вместо зрачков. Они не у всех Тэмиссов?
– Такая форма зрачков только у чистых, – сказала она.
– У чистых?
– Да. У кого в роду только Тэмиссы.
– А бывает иначе?
– Конечно. Бывает, папа – Тэмисс, а мама – Дриф. Тогда ты смешанный.
– А ты, значит, чистых кровей, – улыбнулся я.
Я ее смутил. Тэмиссы все были такими нежными и мягкими, что одно грубое слово могло их расстроить.
– А хотите, я вам кое-то покажу? – воодушевленно спросила она.
– Конечно.
Не успел я ответить, как она схватила меня за руку и куда-то бегом повела.
Мы примчались к одному массивному дереву, вальяжно растущему среди мелких кустов. Оно так выделялось, как если бы посередине катка вдруг выросла пальма.
Ферлея отпустила мою руку. Медленно подошла к дереву, прислонила к нему ладонь.
– Это мое личное место, – прошептала она.
– А почему шепотом?
– Потому что это секрет. – Она села на корточки, и прошептала: – Веад и гое ино рэ. – А после кинула в корни дерева горстку земли.
Простейшее заклинание. Составить такое проще, чем плюнуть в ботинок. Оно даже не имеет ключей. Но его было достаточно, чтобы активировать зелье. Теперь рядом с нами появился сундук (на самом деле он просто стал видимым).
Ферлея не спеша потянула вверх тяжелую крышку.
– Ничего себе! – воскликнул я, смотря на доверху забитый сундук. – Откуда все это?
– В основном все эти вещи подарил мне ваш папа. Глядите, знакомо? – Она вытащила маленькую игрушку – юлу.
– Еще как! – по-прежнему кричал я. Я присел рядом. – У меня была такая же в детстве. Можно?
Я взял в руки игрушку. Не могу сказать, что с ней у меня были связаны какие-то конкретные воспоминания или сильные пережитые эмоции, но кое-какие картинки из детства все-таки всплыли.
– Мне такую подарила тетя, – сказал я.
– А это? – Ферлея вытащила из сундука старый журнал.
Я засмеялся:
– «Мурзилка»! У меня даже в детстве такого номера не было. Первые советские комиксы. А что еще у тебя есть?
Я стал рыться в вещах. Аккуратно, стараясь ничего не сломать, видя, как важно все это барахло для Ферлеи.
– Ваш папа старался рассказать мне историю своего мира, – сказала она, поглаживая красивый, обложенный разноцветными камнями гребень, – донести свою культуру и то, что важно для людей. – Она аккуратно положила его обратно. – А вот моя любимая вещь. – Она протянула мне красочную икону, обрамленную в золотого цвета рамку. – Ваш папа подарил мне картину с изображением своего Бога.
– Это Иисус, – ответил я. – Тетя говорила, он был пророком.
Вообще странно встретить существо в сказочном мире, которое так увлечено другим, совершенно обычным миром. Она с таким трепетом рассказывала о каждой подаренной моим отцом вещи, что я пообещал себе, что никогда не расскажу ей о его смерти.
Тут я уловил взмахи крыльев птички Сирин и задрал голову к небу.
– Теперь можешь быть спокойна, – сказал я ей. – Наконец ты меня нашла. – После я снова перебирал обычные для меня вещи.
Мне было приятно на них смотреть, их выбрал для Ферлеи отец, а значит, они тоже имели для него некую ценность. Лично мне отец ничего не дарил, и я мог только мечтать о любой из этих безделушек.
– А вот это вам знакомо? – Ферлея показала мне губную гармошку. – Это аппарат для создания музыки.
– Знаю, – улыбнулся я. – Не раз играл на таком.
После моих слов ее глаза так сильно расширились, что стали походить на две круглые шайбы.
– Умеете играть? – удивилась она, а потом как крикнет в сторону: – Девочки, все сюда, он умеет играть на гаргошке!
И через мгновение набежали девчонки из моего девичьего фанатского кружка, заставляя краснеть меня от смущения.
– Сыграйте, сыграйте, пожалуйста! – хором просили они, смотря на меня своими круглыми глазками. – Только Грейдиус и мог нам играть. Пожалуйста!
А я и сам не знал, зачем ляпнул такое. За язык никто не тянул. Конечно, я играл на гармошке. Когда-то. Уже, наверно, в какой-то другой своей жизни. Но, как говорят в моем мире, мастерство не пропьешь. И, чтобы не подводить отца и весь человеческий род, я, вдохнув поглубже для смелости, взял в руки гармошку.