Элронд, конечно же, первым заметил, что со мной происходит. Я не мог сказать ему правды, но и солгать тоже не мог, поэтому объяснил уклончиво, что переживаю по поводу нашей размолвки с Гилморном. Повелитель Имладриса нахмурился.
— Твое стремление заботиться об этом бедном создании вполне понятно. Однако, на мой взгляд, вы слишком разные для дружбы. Что общего между тобой и юным лихолесским синда, не достигшим еще и трехсот лет? Может быть, в тебе говорит желание продолжить свой род, и в Гилморне ты видишь сына, которого никогда не имел? Эру подает знак, что тебе следует обзавестись потомками и посвятить время их воспитанию. Ах, если бы дочь моя… — лорд Полуэльф оборвал свою речь и отвернулся.
Я коснулся его плеча жестом дружеской симпатии и не сказал ни слова. Не нужно было прибегать к осанвэ, чтобы узнать, о чем думает мой старый друг. Печаль об Арвен, питавшей неугасимую склонность к смертному, терзала его сердце. Арагорн редко бывал в Имладрисе, бродя тропами следопытов, но когда он появлялся здесь, только слепой бы не заметил тот свет, которым озарялось лицо дочери Элронда. А ведь когда-то Элронд надеялся, что нас с Арвен свяжут узы любви и брака. Увы, как ни желал я видеть моего друга и его единственную дочь счастливыми, все же не питали мы с Арвен друг к другу ничего, кроме приязни брата и сестры.
«Почему же, — обожгла меня мысль, — мои чувства к Гилморну горячее многократно, чем к любому другому существу, встреченному мной на жизненном пути, будь то эльда, адан, майя или вала…»
— Все-таки уверен я, что именно Гилморн был зачинщиком вашей размолвки, — продолжал Элронд. — Ничего удивительного. Его дурной нрав не скроешь в секрете. Разве достойно подданного короля Трандуила покидать Имладрис тайно, ни с кем не попрощавшись, подобно вору?
Мне показалось, что небесный свод опрокинулся на землю, и земля у меня под ногами покачнулась.
— Что? — прошептал я одними губами.
— Мне донесли, что Гилморн собирался уехать отсюда. Ошибки быть не может: он был одет по-дорожному и при себе имел оружие и припасы. Однако на выезде из долины передумал и вернулся. Вероятнее всего, побоялся пускаться в путь в одиночку.
Пробормотав какие-то невнятные извинения, я выскочил за дверь, успев еще поймать брошенный мне вслед неодобрительный взгляд Элронда.
Несмотря на то смятенное состояние, в котором я находился, я все-таки догадался заглянуть сначала в конюшню. Белая лошадь Гилморна, которую я ему подарил, была на месте и, слава Эру, не под седлом. Не было никаких признаков того, что Гилморн собирался снова готовить ее к путешествию. Быстрым шагом я пересек двор, взлетел бегом по галереям и лестницам и ворвался в комнату к Гилморну, забыв даже постучаться. Я знал, чувствовал, что он там. Секунда — и маленький эльф был в моих объятиях, и в этот момент я, как никогда, был близок к счастью. Один Эру знает, как мне не хватало его все эти дни.
— Ты не уедешь, я тебе не позволю, никогда, слышишь? — твердил я, гладя его по плечам, по спине, по распущенным волосам.
— Как ты узнал? — прошептал он, прижимаясь ко мне. — Я хотел уехать, но вернулся, потому что я не могу без тебя… Дэл… Я не могу без тебя…
Примирение наше стало несомненным и прочным. Были забыты пугающие откровения, которые нас чуть не разделили. Но я обещал себе, что не оставлю попыток вернуть своему другу радость жизни и безмятежность мыслей.
Но если бы я знал, к чему это нас приведет… Пожалел бы я о своих действиях? Отказался бы от нашей дружбы?
Я не знаю ответа на эти вопросы.
Озабоченный состоянием Гилморна, я и не заметил, как пришла осень. Просто однажды вышел на галерею и увидел на склонах долины золото и багрянец, лишь кое-где перемежающийся зеленью сосен. Воздух был еще теплым, но уже приобрел ту особенную прозрачность, свойственную лишь имладрисской осени, и вода в потоках, струящихся по долине, изменила оттенок на стальной, более холодный. Дни были ясными, тихими и солнечными. В один из таких дней мы выбрались с Гилморном на лесную прогулку и отошли довольно далеко от жилья. Опасности не было никакой — наши разведчики неизменно доносили, что орки покинули склоны Туманных гор и забились в свои мерзкие норы под землей или откочевали подальше. И орки были последним, о чем бы мы вспомнили среди кленов и буков, пылающих, как свечи, в осеннем разноцветном уборе.