Когда он пришел в себя, он был один — и не было сомнений, что мучитель ушел, не выполнив задуманного, что похотливые руки не коснулись эльфа, и на этот раз ему удалось избежать насилия. Он воспрянул духом и понадеялся, что человек предпочитает легкую добычу и теперь, после такого яростного сопротивления, оставит его в покое.
Он плохо знал нравы и обычаи Мордора. Через день или два — в этом подземелье сложно было следить за временем — человек вернулся. Не один.
С ним были двое слуг. Хозяин с усмешкой наблюдал, как они в считанные секунды справились с эльфом, выкрутили ему руки и поставили на колени. Слуги держали эльфа за плечи, пока человек брал его сзади, вцепившись пальцами в его бедра, насаживая его на себя, как на раскаленный вертел. Он был еще грубее и неистовее, чем в первый раз, и унижение и боль для эльфа в этот раз были еще острее. Он до крови прокусил себе губу, чтобы не издать ни крика, ни стона, и пытался отключиться от действительности, перестать воспринимать происходящее, заставить свой дух покинуть тело, хотя бы на время — и не мог. Пытка продолжалась, насильник терзал его тело, и казалось, что член его сдирает кожу и опаляет внутренности. И снова эльф почувствовал, как в него хлынуло обжигающее семя, когда человек нашел в его теле удовлетворение своего низменного желания.
Грубые руки отпустили его, и он свернулся на полу клубочком, обхватив себя руками, дрожащий, обессиленный, молясь про себя о том, чтобы только не разрыдаться прежде, чем его мучитель уйдет.
— Послушай меня, мой сладенький эльфенок, — сказал человек почти ласково, запустив пальцы эльфу в волосы и вздернув его голову вверх. — Если ты еще раз посмеешь мне сопротивляться, я отдам тебя на забаву моим слугам — и поверь, они будут менее деликатны, чем я.
И тогда в глубине души эльфа родился темный ужас перед низостью человека, перед его жестокостью и страстью причинять боль. И он почувствовал, как его решимость ослабевает, и его захлестывает тупое равнодушие. Бороться бесполезно, это только усугубит его страдания.
Когда человек снова пришел в его клетку, ведомый похотью, эльф неподвижно лежал на своей подстилке, уткнув пылающее лицо в сгиб локтя, трепеща от страха в ожидании новых мучений. Он не сопротивлялся, только задрожал всем телом, когда человек грубо развел его ноги и всадил свой член между его ягодиц одним сильным толчком. Теперь, когда эльф не пытался избежать насилия, боль уже не была такой оглушающей, и он мог чувствовать каждое движение человека, слышать каждый его вздох. Тяжелое тело придавливало его к полу, застежки и ремни с одежды смертного царапали его обнаженную спину, дыхание его, тяжелое и горячее, обжигало плечи и шею… Он закрыл глаза, обреченно отдавая себя во власть насильнику, медленно и сладострастно получающему удовольствие от его тела. Сознание его начало уплывать куда-то в темноту… пока не было возвращено внезапной резкой болью, когда смертный схватил его за бедра и дернул на себя.
— Ну ты, блондинчик, не лежи как труп! Давай, шевели задницей! — прорычал человек, яростно двигая бедрами, вонзаясь в него еще глубже своим членом, оскверняя самые потаенные уголки его тела, до которых он еще не добирался.
Тихий стон сорвался с губ эльфа, и он бессознательно напрягся, делая слабые попытки вырваться, оттолкнуть руки, держащие его, ускользнуть от боли, раздирающей тесный вход в его тело. Человек словно этого и дожидался — еще одно неистовое движение, и он затрясся в оргазме, заполняя его своей спермой, и это было последнее, что почувствовал эльф, прежде чем провалиться в беспамятство.
На другой день, когда человек вошел в его камеру, эльф лежал так же, как тот его оставил, — ничком, бессильный и безучастный, едва в сознании, и лишь слегка поднимающиеся и опускающиеся ребра выдавали, что он еще дышит.
Человек коснулся его, и эльф не пошевелился, даже не вздрогнул.
Тогда человек взял его за плечо и перевернул на спину.
— Открой глаза, — приказал он.
Никакой реакции.
— Открой глаза и посмотри на меня!
Он грубо встряхнул эльфа, хлестнул его по щеке раскрытой ладонью, еще и еще раз, и только тогда тот открыл затуманенные голубые глаза и взглянул на своего мучителя.
— Мне сказали, что ты уже второй день отказываешься от еды и воды, — человек не задавал вопрос, он констатировал факт.