Он вернулся, но ясности не было. Было только беспечное решение – пустить все на самотек.
Прямо с вокзала поехал в театр. Успел к окончанию утреннего спектакля. Оставил сумку у вахтера. Вбежал на второй этаж, где располагались женские гримуборные.
Ида, в русском сарафане, в парике с хулиганскими косичками, в ярком гриме, курила на лестничной площадке и вела непринужденную беседу с румяным парнем в косоворотке. Она высоко задрала подбородок и презрительно опустила ресницы. За время его отсутствия вновь надела маску.
Антон замер за несколько ступенек до них. Он всегда отличался деликатностью, но сейчас дело было не в деликатности. Он боялся, что Ида обернется, забыв снять маску. И не снимет ее уже никогда.
– Ида, – тихо позвал он.
Она обернулась. Надменное личико девчонки-забияки вмиг исчезло. Осталась тихая, страдальческая улыбка. Ее улыбка.
– Антошечка, милый мой!
Она провалила свою роль. Она замерла на месте. Ноги подогнулись. Пальцы крепко сжали перила.
Не обращая внимания на ее собеседника, Антон в два прыжка оказался рядом и притянул к себе девчонку-забияку. Ошеломленный парень в косоворотке ретировался.
Ида прижалась к его щеке, позабыв о гриме.
– Как долго тебя не было!..
Впоследствии он с трудом припоминал тот день. Утомительная дорога до общежития уместилась в один длинный пьяный поцелуй. В ее крохотной комнатке с казенной мебелью и засохшими розами в банке (его подарок после первой ночи любви) они не проронили ни слова, в спешке совлекая друг с друга одежду. Незаправленная смятая постель, свидетельница беспокойных снов хозяйки, казалось, тоже изнывала от нетерпения. За окном стоял галдеж – стая грачей, облепив полуголый тополь, готовилась к отлету. Ида еще не успела дотянуться и прикрыть окно. На подоконнике бешено тикал будильник.
Еще он помнил, как нежные подушечки ее пальцев скользили по его затылку: вниз-вверх, вниз-вверх…
Ближе к вечеру она, слегка отстранившись, прошептала:
– Надо хотя бы сварить кофе.
Она могла смаковать наперсточную чашку целый час, мечтательно глядя сквозь стену. Глаза были при этом по-детски широко раскрыты. Он любил ее такой.
– О чем ты мечтаешь?
– О тебе.
– Я тут.
– Пока еще там.
– Глупости!
– Ты ведь любишь ее. И это необратимо.
– Я не хочу сейчас говорить о ней.
– Уже прогресс. – Ида грустно улыбнулась. – А то раньше то и дело расписывал свою счастливую семейную жизнь: «Ах, какая у меня жена! Ах, какая у меня дочка!»
– Прости…
– Да ладно! – Она махнула рукой и закурила. – Ты не оригинален. Только я всегда презирала таких. Она усмехнулась. – А тебя не могу. Просто очень больно. – Слеза потекла по щеке. – Может, нам расстаться, пока не поздно?
– Уже поздно. – Он медленно растирал виски. – Я окончательно запутался, Ида.
– Я знаю.
– Ничего ты не знаешь.
– Я прочитала твой дневник.
– Та-ак…
– Так получилось, – сделала она вид, что оправдывается. – Прочитав первую страницу, я не удержалась. Захватывает, как детектив! Не понимаю, почему ты до сих пор не пишешь романы?
– Издеваешься?
– Нисколько. Я говорю серьезно. Измены жены сделали тебя писателем. А ты, ничего не подозревая, тратишь драгоценное время на эти дурацкие командировки. Кому это надо? Твоей похотливой Марго, которая тебя ни в грош не ценит?
– Ты ревнуешь. Оттого и превозносишь меня до небес, а ее втаптываешь в грязь. У меня ведь тоже были женщины. Так что вроде бы ничья.
– У вас с ней шахматный турнир? Кто больше возьмет пешек? На этот раз ты взял не пешку!
Антон усмехнулся.
– Я с самого начала мысленно называл тебя королевой!
Ей было не до смеха. Она задрала подбородок, артистично выгнула бровь и ткнула остреньким мизинцем в его грудь.
– Ты будешь моим мужем!
– Не надо так со мной говорить! – произнес он медленно, отчеканив каждое слово. Перехватил руку Иды с указующим перстом, больно сжав ее в кулаке.
Теперь она смотрела на него с покорностью, а он поймал себя на мысли, что никогда так грубо не обращался с Маргаритой. И устыдился своего поступка.
– Прости…
– За что? Ты поступил правильно. Я слишком многого хочу.
– Знаешь, я сам во всем должен разобраться. И выпутаться. По мере возможности. Так что оставим эту тему!..
За двенадцать лет «счастливой семейной жизни» Антон впервые стал серьезно подумывать о разводе. Нет, он не сомневался, что до сих пор любит Маргариту, но и не мог не признать, что Ида, эта девчонка, понимает его, как никто другой. С ней уютно. С ней отдыхаешь и душой, и телом.
Страсть, которая овладела им, не шла ни в какое сравнение с той первой, юношеской любовью, слепой и безрассудной. Он видел все недостатки своей новой пассии, но они его не отпугивали, а еще больше притягивали. Он прикидывал множество вариантов дальнейшего развития событий. И в основном эти расчеты были не в пользу Иды, потому что развод – это крах жизненного уклада. После него все предстоит начинать с нуля.
– Как ты себе представляешь нашу жизнь? – в который раз спрашивал он Иду, и в голосе его звучала смесь иронии и отчаянья.
– Мы снимем квартиру.
– Это дорого. Нам не по карману с нашими заработками.
– Тогда комнату. Но сначала мы уедем отсюда.
– Зачем?
– Я не собираюсь всю жизнь быть на вторых ролях в провинциальном театре! Мы уедем в Москву!
– Чтобы быть на третьих ролях в столице!
– Нет уж, я не дам затереть себя в массовку!
– Именно там тебя и затрут в массовку, моя фантазерка! – Он хотел погладить ее по головке, маленькую, но она отшвырнула его руку.
– С такими рассуждениями ты всегда будешь сидеть в дерьме! – бросила она ему в лицо. – Посмотри, на кого ты стал похож, бывший студент-филолог, бывший учитель русской словесности! Разве для того ты заканчивал университет, чтобы каждое утро похлопывать себя по заднице, проверяя наличие табельного «ТТ»?
– Что ты предлагаешь?
– Мы поедем в Москву! Ты попробуешь написать роман и продать его.
– Ты сумасшедшая!..
…Маргарита смерила его недоверчивым взглядом и даже не стала скрывать, что принюхивается к пиджаку.
В честь возвращения мужа она приготовила царский обед, но Антон ел без аппетита. Оба молчали, только Дашка хвасталась своими успехами в музыке, показывала новые лазерные диски, выменянные у школьных подруг.
– Пойди к себе! – приказала мать. – Нам надо с отцом поговорить!
– Господи! Не успеете наговориться, что ли? – надулась дочь и с шумом покинула комнату.
– Антон, я перед тобой виновата… – начала Марго.
– Прекрати! – перебил он ее. – Не хочу ничего знать!
– Но и у тебя кто-то есть…
Это был не вопрос, а полудогадка-полуутверждение.
Он сидел перед ней, как провинившийся мальчуган, уткнувшись лицом в тарелку.
– Признайся, у тебя кто-то есть?
Она имела привычку раскаленными, инквизиторскими щипцами лезть в душу.
– Да. Есть! – выпалил он. – Все это время я жил у нее.
У Марго начались судороги. Он никак не ожидал такой реакции. Она не плакала. Не билась в истерике. Перенесла удар молча, только время от времени содрогалась всем телом.
– Я люблю ее. Давай разведемся.
Тут уж она дала волю слезам.
К вечеру совместное пребывание на шестнадцати квадратных метрах их комнаты стало невыносимым. Слишком многое накопилось за прошедшие годы. Требовался простор. И они отправились на вечернюю прогулку.
Было зябко. Все закономерно в природе. Птицы улетели на юг. Ударил первый мороз.
Марго взяла его под руку и повела той самой дорогой, которой он когда-то провожал ее из школы домой, пересказывая главы из мемуаров Эренбурга. Потом она перешла в психологическую атаку, начиная каждое предложение со слов: «А помнишь…»
– А помнишь, – сказал он после продолжительного молчания, – я писал в школе стихи.