Выждав еще какое-то время, он вернулся к своей развалюхе. И взял курс на Шереметьево.
Домой вернулся обессиленный, но довольный. Все же спас жизнь человеку. Плохому, правда, человеку. Загубившему много душ. Честнее было бы предать его правосудию. Но кто бы дал ему дожить до суда?
Чайник свистел на плите. В комнате не унимался телефон.
– Зря ты так, – услышал он в трубке знакомый голос с хрипотцой. – Я понимаю, что Элвис тебе нужен был для какого-то дела. Потому и приказал братве не трогать, пока он с тобой.
– Я это оценил.
– А какого хрена ты с ним нянчился?
– Он мой клиент.
– Ясно. Как ты сумел улизнуть от моих раздолбаев?
– Расскажу как-нибудь при встрече. Надеюсь, из них никто не пострадал?
– Я это оценил, – передразнил следователя голос в трубке. – Правда, Угольцы загремели в РУОП. Это уж шлюха Элвиса постаралась! Что возьмешь с дуры?
А потом добавил:
– А с Элвисом ты все-таки напрасно возился. У меня ведь в каждом аэропорту свои люди. В Шереметьеве тоже.
И на прощанье:
– Если понадобится помощь – не стесняйся!
– Есть маленькая просьба.
– Валяй!
– Не трогайте подругу Элвиса!..
Уже после праздников Еремин обнаружит в своем почтовом ящике украинскую газету с подчеркнутым специально для него абзацем криминальной хроники, в котором будет говориться, что субботним утром в центре Киева, на бульваре Шевченко, расстрелян из автомата «узи» известный российский авторитет по кличке Элвис, только что прилетевший из Москвы.
Как раз в это время, позавтракав, следователь принял таблетку снотворного: необходимо было уснуть. Чтобы вечером быть в форме.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
По Тверской праздно шатался народ. И не только по Тверской. И не только народ. Встречались люди прямо замечательные. А также кошки и собаки, которым немало перепало от всеобщего пиршества. Любит московский люд животинку! У каждого прилавочка свой нахлебник! А когда народ сыт, то и животинке хорошо!
И монументы в этот день тоже сиротами не остались. Особое почтение, как всегда, оказали Пушкину. Веселые петербуржцы поставили ему две бутылки «Балтики» ростом с самого гиганта. А напротив – статую Петра на лошади! Пей, мол, Александр Сергеевич, за здоровье царя-батюшки! А то знаем, какие у тебя в голове мыслишки были насчет самодержавия!
И с распростертыми объятьями Высоцкий, зеленый, как утопленник, навек лишенный постамента, не остался без внимания. Галдели песни. Надрывали глотки подражатели.
И недавно возведенному Есенину, сильно смахивающему на Володю Ульянова в студенческие годы, кто-то возложил веночек. То ли почтительные старушки, то ли казенные писатели.
Вот только горемыке Достоевскому опять не повезло. Надели на голову холщовый мешок. Может, в знак того, что совесть человеческая до сих пор – у позорного столба?
Э. Хиль на Пушкинской площади пел свое привычное:
Человек из дома вышел,
Посмотреть на мир поближе…
На Воробьевых горах чужеземец Жарр наяривал на лазерном клавесине.
У храма Христа Спасителя собрали двести хоров, дабы восславить Господа. Чтобы услышал. Чтобы не забыл.
Русь живет, Русь поет.. —
выводил гудящий бас, и хоры подхватывали навзрыд:
Господи, помилуй!..
«Иногда шепот одинокой, страждущей души до Него доходит быстрей, чем отрепетированное многоголосие! Вот Ида, например, молилась в ту ночь на трех языках – русском, польском, латинском. Много молитв знала. А что толку?..»
– Алло! Где ты? – дернула его за рукав пиджака Патя. – Ты стал в последнее время слишком задумчивым.
– Это значит, что пора садиться за новый роман.
Они ехали в переполненном вагончике метро, возвращаясь с прогулки по праздничному городу. Свою машину она еще днем поставила возле его дома, решив, что в такой день благоразумней обойтись без нее.
В метро было весело. Шумные компании, в основном молодых людей, возвращавшиеся с Воробьевых гор, резвились, как стада гиббонов, перебегая с одной станции на другую, приветствуя знакомых радостными воплями и оставляя после себя кучи мусора.
На таком фоне писатель казался угрюмым человеком, лишенным всякой радости в жизни.
– Может, выйдем на Революции? – предложила девушка. – На Никольской есть отличный кабак!
– Я устал.
– Хорошо, – сделала она недовольную мину, – тогда, как приедем, ты ляжешь спать!
– А ты?
– А я поеду веселиться!
– Очередная тусовка?
– Почему бы нет? Я свободный человек!
Раньше он не замечал этих злых огоньков в ее взгляде. Он считал, что у Пати глаза ангела. Светло-серые, немного наивные, сияющие.
Сегодня она была одета, как в первый раз, в той очереди в кассе «Иллюзиона». Рыжие джинсы, зеленая футболка с французской надписью «Как рыба в воде» и этот трогательный рюкзачок, содержание которого он знает наизусть. Сотовый телефон, носовой платок, расческа, кошелек, пачка сигарет «Голуаз», связка ключей, помада «Живанши», пудра «Кларин» и какая-нибудь книжка, покетбук, чаще всего детектив. Не могла подолгу что-то искать и в нетерпении вытряхивала все содержимое рюкзачка на журнальный столик, а он с удовольствием рассматривал каждую вещь.
– Ну что ты все молчишь? – негодовала Патя.
– Путь к храму был утомителен, – признался Антон.
– Ты сам повел меня туда! Тоже мне развлечение! Это для старых и убогих!
– Наверно, – не стал спорить Полежаев.
«Сходи со мной в костел», – услышал он вдруг жалобный голос Иды, и сердце сжалось от боли. «Я некрещеный». – «Не имеет значения». – «Не хочу».
– Ты обиделась, что я повел тебя к православному храму?
– Мне без разницы! – пожала плечами Патя. – Везде одинаково! Что ты смотришь, как на чудо?
– Так, вспомнилось кое-что.
– Поделись воспоминаниями!
– Тогда, в квартире Констанции Лазарчук, ты шептала молитву.
– И что?
– Я подумал…
– Ты мог бы хоть сегодня не думать? Расслабься! – Она раздражалась все больше.
– Не думать вообще?
– Не можешь?
– А ты?
Она отвернулась, не желая продолжать этот бессмысленный разговор.
Планам Патрисии не суждено было осуществиться.
Возле подъезда стояла знакомая парочка. Широкоплечий брюнет и высокая женщина с копной рыжих волос. Еремин был в строгом костюме, а Ольга в кожаных брюках и полосатом свитере.
– Я же сказал, они сейчас придут! – громко обратился к своей партнерше Константин.
– Какая встреча! – воскликнул Антон. – Давно ждете?
– Минут пятнадцать.
– Мы очень устали, – недвусмысленно зло вставила Патя.
– Но не настолько, чтобы не выпить по чашечке кофе! – искренне радовался гостеприимный хозяин.
Они поднялись наверх.
На кухне во время приготовления сандвичей Патрисия прошипела:
– Я не выношу этого фараона!
Несмотря на то, что Антон был занят кофемолкой, фразу он расслышал.
– Не надо так расстраиваться, дорогая, – попытался утешить ее писатель. – Костя – хороший человек. И ты ему очень симпатична.
– Все они хорошие! – нервничала она.
– Зачем мы пришли сюда? – недоумевала Ольга, присев на краешек кресла. – Я послезавтра улетаю. Могли бы куда разумнее распорядиться нашим временем.
– Обещаю тебе, ты развлечешься! – настаивал следователь.
Ему стоило невероятных усилий привезти гувернантку в Измайлово. Он позвонил ей в пять вечера и предложил встретиться в метро, потому что был не на колесах по случаю праздника. Ольга сослалась на головную боль и на что-то еще в своем слабом организме. И тогда он примчался сам. На крыльях любви! И уж, конечно, постарался привести любимую в чувство!
Потом он заявил, что ей просто необходимо подышать свежим воздухом. Она согласилась на прогулку на катере.