Линг сидела на старом ящике, жевала пресную булку, болтала ногами и изредка спрашивала: «Это зачем? А это для чего?» Норбу все чаще улыбался и, кажется, уже начинал считать Соула если не богом мотоциклов, то добрым духом уж точно. Соул молча делал дело и чувствовал, что никак не может успокоиться и перестать думать о бывшей повелительнице и ее новом оружии — Джоан Кеплер.
Хотелось материться, долго и много. Почему из всех вариантов Мака выбрала себе в напарники самый худший? А по мнению Соула, хуже оружия — чей повелитель умер — быть не могло. Он не помнил ни имени бывшей напарницы Джоан, ни лица той девушки, но про смертельный случай на одном из заданий для этой пары не сразу, но вспомнил. А то, что Джоан допустила смерть своей первой повелительницы, автоматически делало ее херовым оружием. Ведь что бы ни происходило, оружие должно защищать повелителя даже ценой собственной жизни, а это значило, что Джоан Кеплер виновна в смерти. Не смогла защитить. Она допустила, чтобы ее повелительницу убили. Так где, мля, гарантия, что этого не случится снова? С Макой.
Мака, чтоб ее! Он дал ей шанс жить дальше и двигаться вперед к цели, а не искать способ угробить себя в любой момент на очередной миссии! Куда вообще смотрел Спирит? Как смог допустить такое? Настолько был рад, что Соул исчез из жизни его дочери, что решил — любой другой лучше бывшего напарника?! А девушка так вообще отличный вариант — хотя бы не будет лезть к его обожаемой Маке…
— Ты уже пару дней странный, — Соул и не заметил, как Линг присела рядом и внимательно смотрела на него. — Молчаливый и какой-то напряженный. Это все из-за нее?
— Из-за кого? — попытался не выдать внезапную настороженность молодой человек.
Линг ничего не знала про прошлое, а значит, не про Маку же сейчас спрашивала? Да и с чего ей вообще думать про Маку Албарн, если Соул Итер даже смотреть в ее направлении старается пореже и вообще всячески дистанцируется от бывшей повелительницы. Получается, правда, так себе — взгляд то и дело ползет в ее сторону, а он ничего не может с этим поделать. Как будто ему снова пятнадцать и он пытается понять — чего особенного в этой заучке Маке и почему ему так нравится за ней наблюдать. Только все это неправильно. Ведь два с половиной года — достаточный срок, чтобы научиться ровно дышать при виде любой девушки, какой бы желанной она раньше ни казалась.
— Из-за Джоан. — Линг продолжала пытливо смотреть на своего партнера. — Вы все время грызетесь. Ты поэтому не хотел, чтобы я общалась с ними?
— И все еще не хочу. — Разговаривать о Джоан или Маке Соул не хотел, поэтому попросил: — Дай лучше мне вот тот шестигранник рядом с твоей ногой.
Когда мотоцикл все-таки завелся, счастливая улыбка Норбу смогла бы своей лучезарностью затмить солнце, если бы оно светило, а слова благодарности лились нескончаемым потоком. Линг их даже переводить не стала, со смехом сказав, что Соул и так все поймет. Пастух отпустил их только после того, как сбегал до дома и притащил оттуда целую кадку ячьего йогурта, а еще бутылку китайской кока-колы — настоящая ценность для тибетца, который редко бывает в городе.
Дождь так и поливал деревню, превратив немногочисленные дорожки между приземистыми домишками у скальных выступов в болотистое месиво вперемешку с ручьями. Мокрые гирлянды разноцветных флажков выглядели уныло, ноги по щиколотку утонули в жиже, а штаны сразу пропитались водой. Хорошо, хоть куртка так быстро не промокнет. Соул смотрел под ноги, пока неспешно брел к лачуге на окраине — не хватало еще поскользнуться на этой грязи, — поэтому заметил старика у входа в заброшенную хибару только, когда он поднял руку и поманил к себе.
Линг переглянулась с Соулом и свернула к зданию, он же так и остался стоять на дорожке с кадкой и бутылкой в руках — все равно не поймет ни слова. Если что-то будет нужно, то повелительница позовет. Сумрак и дождь не давали рассмотреть тибетца как следует. На первый взгляд он казался вполне обычным, но было в этом старике что-то настораживающее: то ли тяжелый взгляд из-под густых бровей, то ли манера держаться — опасливо оглядываться по сторонам, пока он что-то тихо говорил Линг скрипучим старческим голосом и то и дело поглядывал на Соула. Даже без знания языка можно было догадаться, что разговор каким-то образом касался его. Соулу показалось, что он услышал, как Линг тихо произнесла «цати», когда отвечала на какой-то вопрос старика.
Наконец повелительница кивнула последний раз и пошла обратно к ожидавшему напарнику, а тибетец скрылся в проеме здания.
— Это дед Норбу, — сказала Линг. — Он сказал, что хочет отблагодарить тебя за помощь его внуку.
— Если он хочет всучить нам еще одну кадку йогурта, то лучше не надо. Нам и этого на четверых достаточно.
— Нет. Он… — девушка замешкалась, — он по-другому хочет помочь. Обещай, что никому не расскажешь. Это важно.
Вот так ни в чем не разобравшись, давать какому-то старикану обещание? Что-то Соулу это совсем не нравилось, но Линг молчала, и выбора, похоже, не было. К тому же есть вероятность, что тибетец сможет как-то продвинуть дело с драконом…
— Обещаю, — нехотя произнес Соул. — Он что-то знает про дракона?
— Не про дракона. Он… шаман и сказал, что увидел над тобой печать проклятия. Хочет помочь разобраться с твоим Цати.
— Шаман? — удивился Соул. — Ты имеешь в виду ламу? Он буддийский монах?
— Он не буддист. Пошли, сам все увидишь и поймешь.
Переступив порог лачуги, Соул действительно понял. Обветшалое здание оказалось заброшенным только снаружи; внутри, стоило пройти по обшарпанному коридору, все вставало на свои места и обретало смысл. Храм. Расписные стены, пестрые полотна с разными сюжетами, запах благовоний, жуткие маски… а еще знак свастики повсюду. Нет, на Тибете свастика не имела ничего общего с нацистами.
— Бон**? — спросил Соул и понял, что ему снова хочется под дождь.
Страшилок про исконную религию Тибета он наслушался немало. От церемонии похорон, когда тело умершего расчленяли на мелкие кусочки, дробили камнями кости и раскладывали на открытых местах для зверья, до жутких обрядов с жертвоприношениями маленьких девочек, которых ежегодно жестоко убивали во время праздников для задабривания злых духов. С приходом сюда Китая религию запретили, адептов преследовали. Так вот откуда такой внешний вид храма и опасливый взгляд старика.
В маленькой комнате без окон, куда их с Линг усадили, от благовоний было сложно дышать. Наверняка от них обоих потом будет вонять сандалом и можжевельником еще дня три — настолько этот гадский запах въестся в кожу, волосы и одежду. Соул чувствовал себя в какой-то западне, хотя с чего бы? Он не знал, что его напрягало больше: отсутствие окон, низкие потолки, свастики отовсюду, куда ни глянь, тяжелый взгляд старика или цепкий — старухи, которая сидела у одной из стен. Сгорбленная, неподвижная и интуитивно отталкивающего вида, хотя выглядела и была одета как все местные женщины — в плотное платье-пальто и длинный темный фартук. В ее седых косах-волосах поблескивали камни и монетки, а на шее висела целая сокровищница из бижутерии. Украшения здесь надевали на себя, а не хранили в шкатулках дома.
Старуха что-то прошамкала беззубым ртом, и Линг, сидящая рядом с Соулом, перевела:
— Она хочет увидеть твоего Цати.
— Это как? — молодой человек коснулся поврежденной руки. Желания этой бабки определенно не совпадали с его собственными, потому что еще раз встречаться с тентаклями Соул хотел меньше всего.
Старуха снова заговорила, а старик тем временем уселся напротив Соула с шаманским большим барабаном и забормотал нараспев то ли заклинания, то ли молитвы. Ладони начали неторопливо отстукивать ритм. Бом. Шепелявый голос старухи, бормотание старика. Бом…
— Они введут тебя в транс, так она увидит демона и скажет, что делать дальше, — звонкий голос Линг диссонировал с умиротворяющим биением в ушах и усыпляющим бормотанием.
Бом. Запах можжевельника и сандала от чадящих палочек, иссушенные ветрами и годами руки в ровном ритме. Бом. Бормотание старика, голос старухи. Кажется, она сказала Линг отодвинуться, потому что повелительница отползла на коленях куда-то в сторону. Бом. Соулу захотелось повернуть голову, чтобы удостовериться, что она еще здесь, но биение рук гипнотизировало взгляд, биение в ушах притупляло слух, биение сердца сливалось с ритмом, дыхание души пульсировало в такт со словами старика. Бом.