Первым заржал старый пегий мерин, и Линг бездумно подняла голову, чтобы узнать, что могло взволновать лошадь. Но занервничал не только он. Остальные кобылы теперь переминалась с ноги на ногу, тревожно прядали ушами и озирались по сторонам, непокорно отворачиваясь от подростков, которые пытались их успокоить. Норбу рядом тоже внимательно следил за поведением животных, а потом оглянулся и удивленно вскрикнул. Линг обернулась. Небольшое козье стадо пришло в движение. Козы мотали головами и били копытами по траве, а несколько животных так вообще отделились от основной кучи и начали улепетывать вверх по склону. С десяток яков чуть поодаль тоже неспокойно метались полукругами и все больше рассредотачивались вдоль пастбища.
Без сомнений, животных что-то испугало, но причину их страха, кажется, никто из людей не понимал. Норбу не стал мешкать. Пастух метнулся к вороной кобыле, запрыгнул на нее и, вжав пятки в бока, помчался к пастбищу. Что бы ни испугало животных — стадо нужно было спасать.
Линг смотрела вслед парню, а потом оглянулась на деревню и вдруг позабыла вообще обо всем на свете, потому что увидела на ведущей к поселению дороге знакомый мотоцикл. Давно она не бегала так быстро.
***
— Соул!
Он еле успел слезть и оглянуться, как смуглые руки обхватили и сжали в объятиях. Да так крепко и пылко, того и гляди — кости захрустят.
— Линг!
Живая. Невредимая. Будто гора свалилась с плеч. По ощущению легкости на душе — как будто все Гималаи разом перестали давить. Соул крепко обнял свою повелительницу в ответ и готов был на радостях закружить ее до головокружения.
— Как ты здесь очутился? — спросила она, не поднимая головы.
— Во сне увидел. Твою ж мать, Линг, я думал, что тебя ведьма… — выдохнул с облегчением Соул.
— Прости. Прости. Прости, — забормотала она, уткнувшись в грудь своего оружия и никак не хотела его отпускать.
Линг сдержанностью никогда не отличалась, ну, а уж теперь — в самый разгар переходного возраста, так вообще порой бывала невыносима. Но мириться и признавать свои ошибки эта девчонка тоже умела. В такие моменты она действительно искренне раскаивалась и как-то подбирала нужные слова. Порой было достаточно вот такого обычного «прости», чтобы клокочущая в Соуле еще минуту назад злость бесследно испарялась. Черт, да ей иногда даже слов не требовалось. Она могла подойти и молча обнять, и он тут же прощал ей любую выходку.
Потому что Соул так не умел: молча обнимать и находить нужные слова. В семье Эвансов никогда не были приняты объятия и извинения. Чопорные аристократы так себя не ведут. Позже с Макой Соул так этому и не научился: слова заменялись на примирительные шутки и подколы, а прикосновения… Крутые парни ведь не могут позволить себе телячьих нежностей. Да и повелительницы-заучки — гордые недотроги, которые строят из себя сильных и независимых.
— Если бы у тебя было две головы, одну точно стоило бы оторвать за такие выкрутасы, — пробормотал Соул беззлобно, легко дернув Линг за торчащие из косы концы бирюзовых тесемок. Конечно, он уже не злился.
— Я больше не буду! И за кровать прости, и за кафе, и за то, что без тебя уехала сюда… Больше такого не повторится, честно-честно!.. Вела себя как дура!
Линг продолжала сыпать обещаниями впредь хорошо себя вести вперемешку с рассказом, как добралась вчера с местным ламой на машине в деревню. Соул слушал уже вполуха и впервые посмотрел на Маку. Поймав его взгляд, она сразу отвернулась, но он все равно заметил усмешку в свой адрес. Опять, наверное, уже напридумывала всякую чушь насчет их с Линг степени близости и дозволенности. Да, Линг позволяла себе гораздо больше, чем когда-то Мака. Ей ничего не стоило взять за руку, валяться рядом с Соулом на кровати или с детской непосредственностью переодеваться, просто повернувшись спиной. Но бля… Это совершенно ничего не значило. Для него. С Макой, веди она себя в пятнадцать лет подобным образом, Соул бы точно замучился от соблазнов и испоганил бы им обоим жизнь гораздо раньше…
Бом. Раскатом грома по ушам: оглушающе и протяжно. Соулу даже показалось, что земля под ним содрогнулась от звука шаманского барабана, хотя скорее всего, это он сам пошатнулся от неожиданности.
Бом. Бом. Мир перед глазами потек зеленой и синей акварелью, закрутился в водовороте двух красок. Небо с травой смешались, вторглись в пространство друг друга, словно желая захватить как можно больше для своего цвета, вырисовывая безумные узоры вне реальности.
Бом. Бом. Бом. Сандал и можжевельник горечью осели на корне языка и горле.
Соул ощутил, как выпадает из бытия и не может ничего с этим поделать. Мир вокруг ускользнул призрачной тенью, а все органы чувств подвели и реальность заменили иллюзией.
Сознание блекло. Молодой человек еще помнил о двух повелительницах рядом, но знал, что это ненадолго — скоро он нырнет в забытье и тогда может случиться что-то страшное, как это было тогда: на крыше с драконом, когда он ранил Маку. И Соул вдруг испугался. Из последних сил оттолкнул от себя Линг, уже не видя, не ощущая ее присутствия, просто еще помнил, как только что обнимал ее.
— Соул? Что с тобой? — пробился сквозь туман беспамятства и громовые удары барабана голос Маки.
«Лети от них, мотылек. Не медли, пока не случилось непоправимое. — Голос старухи казался шорохом ветра в траве, тихим и шелестящим, но в то же время каким-то образом перекрывал громогласный шаманский барабан. — Я укажу путь, доверься мне».
И он доверился. Прекратил сопротивляться. Если это убережет Маку и Линг — пусть будет так.
Соул почувствовал себя марионеткой. Почти физически ощутил тонкие липкие нити, обвившие конечности, да что там — каждый мускул его тела. Ловкий кукловод смог бы управиться с десятком нитей, у него же их были сотни: даже сердце выстукивало ритм лишь благодаря нитям, даже легкие раздувались и опадали только потому, что за них тоже дергали.
Искусный марионеточник — ведьма — усадила его на мотоцикл и погнала прочь от деревни.
«Пришло время избавить тебя от Цати. Добудь мне сердце проклявшего тебя. Он близко. Я помогу убить», — раздался шелест старушечьего голоса сквозь завывание ветра в ушах и барабанную дробь.
========== Глава 30. Повелитель бабочек ==========
Окрестности деревни Ака-Кьи, четверг, 4:56 p.m.
Желудок в который раз заунывным урчанием напомнил о том, что Спирит с утра так мучился с похмелья, что даже запах еды вызывал отвращение, поэтому Коса Смерти отправился провожать Джоан и Кида до ближайшей деревни без крошки во рту. Теперь он об этом, конечно, сожалел. Кид наверняка тоже, потому что каждый раз, услышав булькающие звуки из недр живота Спирита, косился в его сторону опасливым взглядом золотых ячьих глаз и что-то недовольно похрюкивал себе под нос. Возможно, задавался вопросом: будет ли считаться каннибализмом, если Спирит-дракон сожрет Кида-яка. Джоан понуро ехала верхом на яке, и колокольчики на золотой узде животного (да простит Кид такое слово по отношению к себе) заунывно дзынькали при каждом шаге. Такими же колокольчиками в душе дзынькало сердце Спирита каждый раз, когда он думал, что вскоре ему придется расстаться с Джоан. Хотелось выть от безысходности, от сжимавшей сердце тоски и предстоящей разлуки. Как? Как он сможет прожить без нее теперь? Разве что снова напиться — пожалуй, единственный выход, чтобы заглушить бурлящее лавой чувство страсти и вожделения.
Став драконом, Спирит вместе с памятью и знаниями всех живущих до него хранителей врат в Шамбалу еще и заполучил древние инстинкты поколений драконов, которые в его случае обернулись проклятием. И эти гадские инстинкты кричали, рвали его на части, раздирали плоть от жгучего желания сделать Джоан своей. Стоило лишь взглянуть на нее, ощутить тепло или аромат кожи — все внутри Косы Смерти сжималось от желания… Он еще никогда, ни разу в жизни не желал ни одну женщину так страстно и ни разу в жизни ему не было так мучительно за это стыдно. Даже когда изменял жене.
Передвигаться по узкой горной тропе от Драконьего озера было не очень удобно, особенно с грузным яком, поэтому шли медленно, и время тянулось бесконечно долго. Однако все когда-нибудь заканчивается. Вильнувшая за скальный выступ дорожка вдруг пропала в высокой луговой траве, а скалы остались за спиной. Вдалеке на склоне хаотично выросли домишки деревни Ака-Кьи, внизу узкая лента реки разре́зала долину причудливыми извивами надвое, а широкий луг-пастбище перед троицей заволновался еще сильнее: яки и козы почувствовали дракона и обезумели от страха. Пастух на лошади добросовестно пытался собрать стадо. Безуспешно.