Мака оперлась руками о покрывало и, вытянув ноги в новых босоножках (черт, когда же уже от них можно будет избавиться и снова залезть в любимые кроссовки), уткнулась взглядом в складки юбки. На языке крутился вопрос. Главный вопрос, от ответа на который зависело не только настроение на оставшийся вечер, но и, казалось, все на свете. Вся жизнь. Маке было страшно. Не от вопроса. От возможного ответа. Хотелось потянуть еще время, посидеть вот так вдвоем, в тишине… Но чем дальше, понимала она, тем меньше храбрости останется. А узнать нужно было во что бы то ни стало, потому что другого шанса может и не быть.
Мака сжала покрывало в пальцах и все-таки спросила:
— Соул, ты вернешься домой? — глядя на золотистые кожаные полоски босоножек, под которыми ее собственная кожа местами уже покраснела.
Вопрос надолго повис в воздухе. Тишина легла на плечи прозрачными глыбами льда, сдавила, сжала, ознобом побежала вдоль позвоночника и вынудила пальцы безостановочно теребить грубую ткань покрывала.
Соул молчал. Напряженно. Дыхание его души изменилось — будто сжалось и налилось невидимой тяжестью. Он сам на какое-то время застыл неподвижной статуей. Наконец зашевелился и, потянувшись к Маке, неожиданно положил на колени агатовый браслет.
— У меня тоже для тебя сюрприз, — сказал почти беззаботно.
Почти. Потому что актер из него был не слишком хороший, а может, они были очень давно знакомы, чтобы Мака могла, даже не глядя в глаза — по голосу, — определять, когда Соул Итер выдает желаемое за действительное.
Она смотрела на браслет: ни одна из черных горошин агата с тонкими белыми вкраплениями белых полос не была похожа узором на другую. Вроде одинаковые, но такие разные… Тронула пальцем подвеску между ними — серебряный тибетский колокольчик, такой же, как и на поводьях Кида, которые они использовали, чтобы ослабить силы ведьмы.
— Книги здесь все на тибетском или на китайском, так что вот… — Соул шумно выдохнул. — Блин, Мака. Я не умею дарить подарки и говорить красивые речи… — и замолчал.
— Спасибо, Соул. Он красивый.
Мака надела браслет и никак не могла найти в себе смелости оторвать от него взгляд. Так и смотрела в восхищении и ужасе на запястье, ощущая себя одной из этих полосатых бусин с белыми прожилками надежды среди черного непрозрачного страха.
Подарки всегда имеют смысл. Их выбирают и покупают с мыслями о человеке, которому они будут преподнесены. Соул выбрал для нее браслет. Не книгу. Не оберег. Не что-то нейтрально-тибетское…
Украшение.
Только друзьям украшений обычно не дарят… Да и повелительницам тоже… И Маке Албарн никто раньше украшений не дарил…
Она не знала, как расценить такой поступок Соула, но ей очень хотелось думать, что этот знак внимания адресован ей как девушке. От этого сердце начинало колотиться быстрее, щеки розоветь… а внутри все заполнялось страхом.
Что значил этот браслет? Знак примирения или прощальный подарок?
Мака сглотнула ком в горле и все-таки смогла выдавить из себя:
— Ты не ответил на вопрос, — так и не посмев поднять взгляд.
Соул ответил не сразу:
— Пока что останусь здесь с Кидом, — сказал неохотно.
— А потом?
Он неразборчиво выругался.
— Хочешь правду? — в голосе слышалось недовольство и смятение. — Я не знаю. Не знаю, как будет правильней и лучше для всех… Все сложнее, чем тебе, наверное, кажется. Это ведь не книжка со счастливым концом. Всех злодеев победили, а потом остальное само собой рассосалось. Может быть, и рассосалось бы, будь мы двумя единственными людьми на Земле…
— С каких это пор Соулу Итеру есть дело до других людей? — скорее риторический вопрос с каплей сарказма, чем желание получить ответ.
Но Соул ответил:
— С тех пор, как появились люди, которые мне дороги.
— Линг Янг?
— И она тоже.
— Ясно… — Мака провела пальцем по браслету и отвернула голову к двери, чтобы Соул не заметил, как она закусила губу. Не от злости, не от обиды… Просто от навалившейся вдруг опустошенности.
Она уже точно знала, что не вернется на вечеринку. Сбросит наконец босоножки и, не раздеваясь, зароется в одеяло с головой. Отвернется к стенке и попытается уснуть. Лишь бы ни о чем не думать… И ни о ком…
— Мака… — тихо позвал Соул, но она никак не отреагировала. — Так и будешь пялиться на дверь? Хочешь, чтобы я побыстрее ушел?
— Нет.
— Значит, мне остаться?
— Да.
Он хмыкнул:
— Ведешь себя сейчас как малолетняя девчонка.
— Это ты ведешь себя всю неделю как малолетний идиот, — пробурчала Мака.
— А ты, значит, хочешь по-взрослому? — на этот раз очень уж серьезно спросил Соул.
Она резко (неожиданно даже для самой себя) повернулась и с вызовом посмотрела в глаза:
— Хочу.
Мака была уверена, что Соул отведет взгляд, отшутится или хотя бы усмехнется. Ошиблась. Он продолжал смотреть в глаза, кажется, не мигая и почти не дыша. Наконец все-таки хмыкнул, но сказал без тени насмешки или иронии в голосе:
— И я хочу.
А потом подался вперед и неуловимым движением опрокинул Маку на кровать, нависнув над ней сверху. Такой близкий; вот же они — знакомые черты лица в обрамлении белых прядей, почти родное дыхание души и ощущение теплоты там, где соприкоснулись их тела. Но в то же время далекий. Незнакомый. Повзрослевший. Изменившийся. В мелочах, которые почему-то только сейчас бросились в глаза. Не разглядела, не поняла, пока не оказалась лицом к лицу. Кожа вдруг оказалась смуглее, чем Мака помнила. Она не знала, в потолочном ли светильнике дело, оставшемся где-то за головой экснапарника, или всему виной тибетское солнце? Еле заметную то ли царапину, то ли шрам у левого виска повелительница тоже заметила впервые. И еще крохотный порез на подбородке — от бритвы.
И Мака вдруг замерла, внутренне сжалась и предостерегающе уперлась рукой в грудь Соула, когда тот уже начал наклоняться, чтобы поцеловать.
— Подожди… — получилось судорожно и испуганно.
Соул замер в паре дюймов от губ и открыл глаза. Отстранился, чтобы посмотреть на Маку и непонимающе спросил:
— Ты что, меня боишься?
Наверное, все-таки смог разглядеть испуг в глазах или каким-то образом почувствовать его в одеревеневшем под собой теле. Маке действительно стало страшно.
Страшно разочароваться.
А что если все воспоминания о том, насколько потрясающе им было вдвоем — просто приукрашенные памятью фантазии? А может, то, что в шестнадцать, в самый разгар переходного возраста, будоражило, в восемнадцать уже не так здорово? А что если за эти тридцать месяцев слишком сильно изменились они оба — и теперь почти два малознакомых друг для друга человека? Что если она все это время жила прошлым и думала о том Соуле Итере, которому до сих пор шестнадцать? Кто тогда этот молодой человек, склонившийся сейчас над ней?
Вдруг она сейчас снова будет размышлять, куда деть руки, и не ощутит ничего внутри, кроме холодной пустоты и разочарования?
— Прости… Я… — Мака запнулась, не зная как объяснить, и отвела взгляд, — не это имела в виду…
Соул не отпустил, но и целовать не стал.
А потом она вспомнила, что приятно бывает не только от поцелуев. Он улыбнулся, когда Мака вдруг вздохнула, и его теплая ладонь пару секунд назад обхватившая ее колено, нырнула дальше, нагромаждая над собой все новые и новые розовые волны складок, оставляя позади белую кожу обнаженной ноги. И чем выше задиралась юбка, тем невесомей становилась ладонь под ней, пока не остались только подушечки пальцев, вырисовывающие невидимый узор на внутренней части бедра. Мака даже не до конца понимала, что ей нравится больше: касания на грани между удовольствием и щекоткой или видеть задранную юбку с рукой Соула под ней. Будоражаще приятно.
Он задел кончик ее носа своим, привлекая внимание, и шепнул:
— Доверься мне, — будто тихий отголосок ее собственных слов перед тем, как им вдвоем удалось убить ведьму.