Молочное облако опустилось на сонные воды еще до рассвета и никак не хотело расставаться с Драконьим озером. И вроде бы время давно перетекло за границу полдня, а ощущение ленивого утра никак не покидало душу. Может, вообще не стоило вылезать сегодня из постели? Серый день располагал то ли к унынию, то ли к медитации. Дворец за спиной играл в прятки и почти исчез в дымке вокруг, а все звуки казались приглушенными и тоскливыми: будь то случайный клич пролетевшей в тумане птицы или плеск мелких волн.
Линг неторопливо перебирала гладкие камешки у воды и, отыскав подходящий по форме, продолжала строить высокую башенку из гальки — уже, наверное, десятую по счету с того самого момента, как впервые ощутила аромат мыслей с того берега. Смолянистая, чуть терпкая хвоя сосны вплетала ленты древесного узора в горечь полыни и горько-медовую, невесомо луговую тесьму горечавки. Запах раздражал и мешал успокоиться, отчего башни падали снова и снова, но девушка упрямо продолжала класть камешки один на другой — монотонное медитативное занятие должно было успокоить брыкавшееся в груди сердце.
Раздавшийся за спиной хруст — так мягкая кожаная подошва ступала по мелкой гальке — вынудил Линг прерваться. Она положила последний плоский блинчик на башню и приветливо кивнула старшей из бывших наложниц Чилуна.
При первой встрече все невесты неприятно удивили Линг своим вульгарным внешним видом: хоть сейчас начало фильма «Красотка» переснимай, — но уже на следующий день вместо коротких юбок, обтягивающих блузок и колготок в сеточку (господин Коса Смерти оказался тем еще «эстетом») девушки ходили в чубах*, как и сама хранительница врат.
«Магия», — пояснила Юи со смехом, увидев восхищенный взгляд Линг. Как же удивительно ладно национальная тибетская одежда сидела на обитателях дворца, сколько украшений из камней в золотых и серебряных оправах они получили в дар от новой хозяйки. Как жаль, что передник — атрибут замужней тибетки — никто из них никогда надеть не сможет…
Юи подошла к Линг и присела рядом с ней на корточки.
Несмотря на утонченную хрупкую красоту китаянки, рядом с которой Линг Янг чувствовала себя гадким утенком, Юи ей уже нравилась: за доброту, живость… и мудрость — все-таки половину тысячелетия эта девушка провела рядом со стариком-драконом. Хочешь не хочешь, а ума наберешься.
Юи тем временем лукаво склонила голову и искоса взглянула на новую хозяйку дворца:
— И как долго ты собираешься игнорировать гостей на том берегу? Или это какое-то испытание?
— Не хочу с ними разговаривать, — нахмурилась в ответ Линг.
— Возможно, они принесли какие-то важные вести для дракона.
— Я и так знаю их мысли. Кид Шинигами-младший хочет предложить заключить союз между Шибусеном и драконами против ведьм, а Соул… — Линг поморщилась. — Соул хочет поговорить… А еще все время думает о своей Маке Албарн. Все его мысли пропахли ею. Горечь, мед и смола. Бесит.
— Ты в обиде на него, верно?
— Я… — Линг прислушалась к себе и растерянно пожала плечами. — Я не знаю. Теперь все изменилось.
Юи подняла веточку и камень из-под ног и показала их на раскрытой ладони девушке:
— Драконы могут жить сотни и даже тысячи лет. А век людей короток, — она кинула веточку и камень в подбежавшую волну. — Людей, как эту ветку, вскоре унесет поток перерождений, а дракон, подобно камню, будет наблюдать за бессчетными жизнями над собой. Не замутняй грязью обид чистую воду. Помнишь, как учил Будда? Отпусти все, что тебе не принадлежит. Это принесет тебе счастье и благо.
— А если Будда ошибся? — Линг взглянула в белую пелену перед собой, словно хотела увидеть тот берег. — Соул не нашел ни счастья, ни блага в том, что отпустил ту, которую любит.
— Значит, он отпустил разумом, но не сердцем. Не смог избавиться от привязанности. Всякая привязанность ко всему земному — страдание. — Юи снова взглянула на хранительницу врат. — А ты? Что говорит тебе сердце? Ты теперь дракон, это многое меняет.
Линг вгляделась в туман и в который раз поморщилась:
— Мне бы не хотелось, чтобы Соул исчез из моей жизни навсегда. Но… — девушка прислушалась к себе. — Меня больше к нему не тянет, как раньше. Будто оборвалось что-то. Все из-за запаха. Приторный какой-то, дурманящий. Вот Кид вкусно пахнет… молодой зеленью после весеннего дождя и первыми медоносами на лугу. Хочется вдыхать снова и снова и жмуриться от удовольствия.
Бывшая драконья невеста рассмеялась:
— Ты же теперь дракон, а всем драконам нравится запах только невинных существ. — Она оживилась: — Не хочешь ли сделать Кида своим первым избранным возлюбленным? Он нам всем понравился. Жаль, конечно, что с попыткой перевоплотить его в дракона осечка вышла… Но если он снова окажется здесь, все девушки будут только рады.
— Только вот, думаю, он сам не слишком обрадуется. — Линг поднялась с корточек и шагнула вперед к воде. — Ладно уж. Уговорила. Поговорю с ними. И даже сделаю так, что они время от времени будут возвращаться на берег Драконьего озера. Так что налюбуетесь еще на своего Кида, если, конечно, тумана не будет. А кроме того, мне тоже нужно им сейчас кое-что сказать.
Змеевидное тело в воде двигалось почти без усилий, словно озеро само несло вперед, подчиняясь воле хранительницы врат. Вода бодрила, проясняла ум и очищала мысли. Плеск от разрезаемой телом глади затухал в тумане, а плотная завеса закрасила насыщенно вишневую чешую белым молоком, отчего Линг появилась перед двумя молодыми людьми так внезапно, что они чуть не подпрыгнули от неожиданности, когда драконья голова над ними всхрапнула (кашлянуть, увы, не получилось), чтобы привлечь внимание к своему появлению у берегов озера.
В человека Линг решила пока не превращаться: дракон выглядел не только внушительней и вселял уважения гораздо больше, чем девчонка-подросток, но и мог чуять мысли — смертным о таком остается только мечтать.
Смертные… Хранительница врат вполуха слушала Кида (на Соула, оставшегося от друга чуть в стороне, она решила пока не обращать внимания), коротко отвечала и размышляла, как удивительно легко приняла свою участь. Словно всю жизнь ждала именно этого — драконьего подарка. Хотелось ли ей снова стать просто повелительницей демонического оружия? Ни за что! Разве можно отказаться от ощущения гармонии с окружающим миром? Разве может камень, на несколько мгновений ставший горным орлом и ощутивший полет, снова захотеть вернуться на дно горного ручья? Разве может человек, воплотившись в дракона, отказаться от того удивительного мира, который открылся ему? Живой Тибет говорил с полубогом-драконом запахом трав и узором горных троп, дышал ледяными ветрами, смотрел миллионами звериных глаз, наполнял до краев умиротворением, кутал в густые шапки облаков и обнимал звездным небом. Дракон был частью этого древнего мира, и Линг теперь тоже стала его частью. Дочь Тибета, как называла ее Гома-кьи, стала одной из его хранительниц. Бремя? Нет. Честь для деревенской девушки, которая с молоком матери впитала легенды и предания родных земель.
Воспоминания о ведьме вернули мысли Линг к Киду перед собой, который, судя по запаху его мыслей, наконец-то готов был перейти от вежливых приветствий к делу. Дракон решил по-иному. О ведьме и союзе между Шибусеном и драконами, они еще успеют поговорить, нужно сначала рассказать этим двоим кое о чем важном.
Линг, в отличие от Шинигами-младшего, начала без долгих предисловий:
— Хотела предупредить. Тот шаман-гусеница… Чованг, кажется. Думаю, он жив.
— Но это невозможно! — сначала напрягся, а потом уверенно замотал головой Кид. — Я собственноручно разрубил его косой-Спиритом.
— Я могу видеть ауру мертвых существ. Это мой дар с рождения. Вчера я была в том ущелье, где все произошло. Там ощущается аура лишь убитой ведьмы.
Шинигами-младший не хотел сдаваться просто так:
— Но я сам видел мерцающий красный огонь души этой гусеницы, — заупрямился он.
Линг задумалась, как бы получше объяснить, и наконец нашла удачную аналогию:
— Чованг — как ярсагумба**, — сказала она и тут же поняла, что удачным сравнение было только для нее. Кид же не тибетец и, конечно, ничего не понял.