— Что тебе нужно? — повторил свой вопрос Себастьян и его глаза недобро блеснули.
— Я хочу, чтобы ты повысил мое содержание, — также холодно произнесла она. На губах Флоренс появилась довольная улыбка.
Клодетт, которую, видимо, известил Марсель, осведомилась у Виктора, не нужно ли ему что-то, ведь рука у мадам Эрсан была совсем нелегкой, как оказалось. Он только отрицательно покачал головой и попросил ее лишний раз вообще не появляться на глаза из-за неоднозначности этой персоны, а потом добавил, чтобы она принесла их гостю, что ждал в кабинете, чашечку кофе в знак извинения.
— Она такая мерзкая, — фыркнула Клодетт, очень тихо, словно бы себе под нос. — Я видела ее дважды, и каждый раз эта женщина была сродни урагану. — Она нахмурилась. — Месье Себастьян был очень недоволен.
— Если она задержится хоть на день, я устрою ей очень веселую жизнь. — Виктор улыбнулся. — Ступай. — Люмьер обратился к Флоренс: — Содержанка из вас так себе. Живете не бог весть где, сексуально не удовлетворяете. За что платить?
— Ты ведь хочешь, чтобы я больше тебя не беспокоила. — Ласково произнесла та супругу, а после бросила Виктору: — А вашего мнения никто не спрашивал!
— Вас никто сюда не звал! — ответил ей Люмьер. — Вы могли бы изложить свои претензии в письменной форме. Но, вероятно, я бы их сжег. — Он сдерживался, чтобы не закатить глаза. — У вас и так высокое содержание, а еще явно вас содержат ваши любовники. Откуда такая жадность?
— Вас это нисколько не касается! — ответила она и ее взгляд не выражал ничего, кроме злости.
— Я не стану повышать тебе содержание, — наконец вставил Эрсан, с улыбкой наблюдая за Виктором. Кажется, развернувшееся представление пришлось ему по вкусу.
— О, нет, милочка, касается. В этом доме меня касается все. Даже то, какой чай вам подадут, и не добавят ли туда яд. — Виктор прищурился, зло смотря на нее. — И то, выйдете вы отсюда живой или нет. Не думаете ли вы, что ваша наглость и ваша спесь сойдут вам с рук? Едва ли кто-то из служителей удивится тому, что молодая женщина, — он ощерился, — случайно подвернет ногу на своих каблуках на скользких ступеньках, не так ли? — Люмьер подошел к ней вплотную. — Ни на секунду не смейте допустить мысль, что вам сойдет с рук ваше сучье поведение.
— Закон на моей стороне, — просто сказала она.
— Себастьян — на моей.
— Это мы еще посмотрим. В конце концов, вы не больше, чем танцор. Вы мне не ровня и вас здесь быть не должно. Вы лишь игрушка в его руках, и скоро он от вас избавится, а я позабочусь, чтобы ни в одном приличном месте вас больше не приняли.
Виктор вздохнул, с жалостью смотря на Флоренс.
— Милая девушка, я скрипач. Я пишу музыку для приемов и оперного театра — иногда, — и, поверьте, у меня есть образование, опыт работы и трудолюбие, которого у вас, полагаю, не водится, и я умею самостоятельно зарабатывать деньги. Вы хоть раз пытались хотя бы завтрак готовить, а составлять документы и полагаться на себя, а не на прислугу? Боюсь, окажись вы там, откуда я начал, вся ваша царственность спадет в первую же минуту, когда вам придется стирать свое платье руками в холодной воде. Поверьте, Флоренс, настоящий Париж знает меня куда лучше, чем вам кажется, и аристократия не так уж много решает. А что до приличного места — нет дурной работы. И нет неприличных мест. Есть только неприличные люди и отвратительные мысли. И даже при том, что я всего лишь кажусь вам прислугой в доме, артистом театра далеко не первой величины, я в этой жизни добился куда большего, чем вы. По крайней мере я хоть и использовал собственное тело, но совершенно иначе.
Она смерила его гневным взглядом и подошла к Себастьяну.
— Дорогой, как ты можешь терпеть этого проходимца.
— Ты должна уйти, Флоренс, — твердо произнес Себастьян. — Она попыталась его поцеловать, но он отшатнулся от нее словно от огня. — Уходи, пока я не велел тебя выпроводить.
Виктор чувствовал, как колотилось его сердце, и едва ли не тряслись руки — так сильно ему хотелось вцепиться ей в горло или сделать что-то другое, не менее жесткое. Флоренс очень неожиданно отступила, смерила Люмьера ледяным и в то же самое время презрительным взглядом, а потом покинула особняк. Эти двадцать минут показались Виктору ужасно долгими. Он подошел к Себастьяну, обнимая того за шею. Марсель закрыл за мадам Эрсан дверь, отворачиваясь от них.
— Зачем ты только на ней женился. Женись лучше на мне.
— Этого требовали обстоятельства, — грустно произнес тот.
— Сейчас ты должен вернуться и заключить очень важный, очень хороший контракт. Месье Огюстен согласится, я уверен, — Виктор отпустил его и поправил воротник Себастьяна. — Я скажу Клодетт, чтобы она приготовила тебе кофе с коньяком. Можешь порадоваться тому, что у тебя адекватный муж. — Он усмехнулся и широко улыбнулся, словно бы несколько минут назад не испытывал поразительное раздражение и ярость.
Себастьян нежно поцеловал его и выпрямившись, поспешил наверх. Виктор проводил его взглядом, повернулся, чтобы посмотреть на Марселя и улыбнуться тому победной улыбкой, получая кивок и легкую полуулыбку в ответ, а потом последовал на кухню, чтобы распорядиться о кофе. Все сложилось как нельзя удачно, даже несмотря на всю неожиданность момента.
За окном разливались звонкими трелями птицы, радующиеся приходу долгожданной весны. Повсюду уже начали распускаться пышные розовые цветы, наполняя улицы Парижа дурманящим ароматом. А в особняке Эрсана с первыми утренними лучами начались сборы в очередную поездку, но на этот раз цель ее существенно отличалась от деловых путешествий Себастьяна. Ему вместе с Виктором предстояла поездка в Руан, где Люмьер хотел познакомить его с мадам Люмьер и вместе навестить могилу отца. Виктор предложил это совершенно внезапно несколько дней назад после недлинной прогулки по Люксембургскому саду, когда внезапно пошел дождь и им пришлось срочно ловить экипаж до ближайшего ресторана, где они намеревались выпить по чашке горячего чая и согрешить сладким. Люмьер вспомнил, как они вместе гуляли в первую встречу по этому месту, как поцеловались на набережной, и вдруг обронил, что хотел бы представить Себастьяна своей матери, ведь он его любит и это для него действительно важно. Виктор давно ее не видел, давно не был в родном городе, а потому пора было навестить Руан и благо, что путь был действительно недолгим. Они взяли билеты на 1-е марта на час дня, написав мадам заранее письмо и предупредив о прибытии. Виктор знал, что мама обязательно спросит про Венсана, оставшись с ним наедине, и он ей обязательно расскажет, но почему-то ему казалось, что она все поймет правильно.
Люмьер складывал немногие вещи, которых хватило бы на три дня. К тому же, он все еще поражался, как, например, в поездку много надо все тем же женщинам.
Почему-то в последнее время у Люмьера разнылась нога. Сырость, что ли? Он присел на кровать, поглаживая колено, скептически глядя на него, словно бы хотел, чтобы оно почувствовало себя виноватым. Возможно, он опять его застудил или же просто переусердствовал с занятиями танцем.
Время за сборами прошло незаметно. В четверть первого они покинули особняк, чтобы приехать на вокзал чуть заранее. В экипаже Эрсан задал несколько вопросов относительно мадам Люмьер. Сложно было поверить в это, но он даже немного нервничал. Себастьян видел Элизабет лишь раз, когда ему было семнадцать лет. Он запомнил ее кроткий характер и дивную красоту, но с тех пор многое могло измениться.
Когда они распорядились о багаже, то заняли свои места в купе первого класса, рассчитанного на двоих, за пять минут до отправления. Как только они оказались наедине, Себастьян первым делом запечатлел на губах Виктора нежный поцелуй.
— Я вижу, тебе больно, — произнес он тоном, не терпящим возражений.
— Мне практически каждый день больно с тех пор, как я танцевал в «Бабочке». — Виктор чуть улыбнулся. — Но сегодня, почему-то, как-то особенно сильно.
Он отвёл взгляд, не желая акцентировать внимание на этом своём недостатке, на слабости, на ярком примере того, как твоё собственное тело, тело танцора, которому ты годами доверял, тебя предаёт.