Заняв по обычаю место в ложе, он достал из кармана парадного костюма блокнот с остро наточенным карандашом. Вероятно, скорее из старой привычки, чем из реального побуждения сделать наброски в течение концерта. Чтобы занять себя, он принялся зарисовывать занавешенную сцену, и должен был признать, что, несмотря на некоторую шероховатость линий, выходило вполне недурно.
Уже перед самым представлением, он заметил Себастьяна Эрсана среди зрителей партера. Тот, кажется, уже давно заметил его и бросал в сторону ложи взгляды, не предвещающие ничего хорошего. Это насторожило Венсана и вызвало в его воспаленном сознании вполне определенные мысли о необходимости привести план в действие как можно скорее, но когда на сцене появился Виктор, его сердце замерло и больше он не мог думать ни о чем другом.
Люмьер играл со всей душой. Звуки, доносящиеся из-под его смычка были воистину прекрасны, и маркиз чувствовал, что с каждой секундой попадает под все большее и большее очарование. Перед его внутренним взором вставали отдельные картины из их прошлого, совсем позабытые с течением времени. Он вспоминал их первую встречу, его робкое предложение выступить в качестве модели для картины, которое сделал Люмьеру. Сам сюжет которой он придумал, если так подумать, второпях, наблюдая за превосходной мазуркой из балета «Коппелия». Он даже не заметил, как погрузился в рисование. Карандаш сам бегал по бумаге, и к концу первого акта, Венсан с удивлением обнаружил, что сделал не менее пяти эскизов Виктора в разные моменты его выступления.
Решив не покидать свою ложу и не выходить в Золотое Фойе, он наблюдал за парадной публикой. Многих Венсан знал, о многих слышал или от отца, или от своих друзей. Однако взгляд его постоянно возвращался к Эрсану. Он заметил, как тот поднялся с места, но не стал покидать зрительный зал, а через мгновение Венсан увидел самого Виктора рядом с ним. Себастьян взял его руку и долгое время что-то говорил, а после поднес её в губам и поцеловал к пущему удивлению толпы и самого маркиза. Карандаш сломался в побелевших пальцах с характерным треском, однако де ла Круа даже не обратил на это никакого внимания. Он чувствовал, как злость, смешанная с новым чувством, которое он не мог интерпретировать никак, кроме как ревность, переполняла его до краев. Голоса в голове предательски засмеялись. Венсан сжал руки в кулаки и только спустя несколько минут заметил, что осколки карандаша больно впиваются ему в ладонь, прорезая тонкую кожу до крови. Он видел, как Виктор поцеловал Эрсана, и вдруг осознал, что медлить больше было нельзя. Все должно было произойти сегодня.
Виктор был непередаваемо счастлив в тот день. Он чувствовал себя, словно бы бог, взошедший на Олимп, и это была заслуга Себастьяна. Он сделал для него невероятный праздник, лучше, чем любой маскарад или свадьба. Себастьян позволил ему выступить перед высшим светом Парижа, исполнить свою музыку и позволить ей ожить под сводами Национальной академии музыки.
Исполнив первую часть, он спустился в партер, где рядом с Эрсаном сидела его мать. Остальных гостей, которым он прислал приглашения, посадили в ложах на свободных местах. Что удивительно, но не считая личных приглашений, театр был полностью заполнен. Виктор не ожидал аншлага, но то ли любопытство — его когда-то знали как танцора, то ли Себастьян приложил к этому руку, все места были заняты.
Все двадцать минут между актами он провел рядом с Себастьяном, замечая, как на них смотрят другие зрители, но это совсем не имело значения — о них с самого начала ходило множество слухов, и в этот вечер основные из них подтвердились. Люмьер сидел рядом с Себастьяном на пустом месте, гладил его по руке, а когда мать решила удалиться в дамскую комнату, Люмьер притянул к себе Эрсана для глубокого и медленного поцелуя в почти пустом зале. Себастьяна никто бы трогать не стал, а репутация самого Люмьера не особо могла влиять на Эрсана. Вряд ли кто-то захотел бы пойти в открытую против него, даже если бы они занялись любовью в партере. Правда, однажды они сделали это в ложе, когда им прислали приглашения. То был интересный опыт в копилку необычных мест. Когда Виктор почувствовал, как возбудил его поцелуй, пусть тягучий и неспешный, что он уже едва ли не потянулся, чтобы накрыть пах Себастьяна, как начали гасить свет. Он пропустил даже звонки, извещающие о начале второго акта. Жарко ему выдохнув в губы, Виктор огладил Эрсана ладонью, а потом с сожалением произнёс:
— Всего пара минут наедине с тобой, и я уже весь плавлюсь, но мне нужно доиграть последний час. — Коротко поцеловав губы Себастьяна, ужасно целомудренно, хотя Виктор не отказался бы опуститься перед ним на колени и приласкать возлюбленного названного супруга, он поднялся и поспешил на сцену. Видя, как заполняется зал, Люмьер скрылся в тени и шагнул за дверь, которая скорее всех остальных вела обратно.
Вторую часть концерта Виктор играл с ещё большим чувством, оставив напоследок все свои самые лучшие, самые чувственные произведения. Последнее и вовсе было самым насыщенным на эмоции: лёгкая ностальгия, рассказ о прошлом в оперном театре, о своих чувствах и чаяниях юности, молодости, о самых разных переживаниях и людях, которые были с ним рядом, а после — яркая, летящая, эмоциональная и чувственная мелодия о его самой сильной любви. Эту часть он играл соло с оркестром. Отдавшись полностью своей музыке, закончив играть, он не сразу открыл глаза и отнял смычок от струн. А потом раздались аплодисменты, и он счастливо выдохнул, улыбнулся и поклонился. Оркестр, что сидел за ним, поднялся и выстроился, кланяясь вместе с ним.
Когда свет зажегся, Себастьян поднялся со своего места, подал руку Элизабет, и они вместе отправились за кулисы, ведь Виктор точно не планировал вновь возвращаться в зал. Там вовсю собирались музыканты, рабочие сцены уносили стулья, а Люмьер убирал скрипку в футляр. Подойдя к родным людям, что были его семьей, Виктор спросил, был ли он хорош, на что получил однозначный ответ, что его выступление было прекрасным. Когда-то он уже выступал на сцене много раз, но никто не говорил ему ни слова, не приходил за кулисы, и с годами — с шестнадцати до двадцати восьми, если быть точным — это желание хоть и притупилось, но иногда возникало. А в этот вечер перед ним стояли его мать и муж, и Виктор ощущал себя самым благодарным, воодушевленным и нужным человеком. Люмьер обнял мать и поцеловал в щеку, и попросил её подержать скрипку. Несмотря на количество людей за сценой, Виктор обнял Себастьяна за шею, подойдя к нему вплотную, продолжая то, что не закончил в антракт. Люмьер был весь переполнен чувствами.
Уже через час после концерта, решив все вопросы с директором, они отправились домой. Мадам Люмьер остановилась в отеле напротив самой Гарнье, а потому Виктор и Себастьян сперва проводили её, и только потом наняли открытый фиакр. В первый день апреля в Париже уже все благоухало, дождя не было, и небо, усеянное звездами, было высоким. Тут и там цвела вишня, и ночь была на удивление тёплой.
Стоило вернуться в особняк и подняться по лестнице, как Виктор утянул Себастьяна с собой в музыкальный зал, где стоял тот самый рояль, на котором он хотел сыграть ему кое-что, но не отпускавшая мысль требовала от Люмьера его внимания. Он стащил пиджак и кинул его на банкетку, а после — потянул к себе Себастьяна за лацканы пиджака, утягивая его в несдержанный поцелуй, начиная раздевать возлюбленного. Он расстегнул его пиджак и принялся за ремень, одной рукой раскрывая пряжку, а другой сжимая член супруга через ткань. Виктор был взбудоражен, весь переполнен эмоциями, а потому до невозможного его хотел. Себастьян буквально срывал с него одежду, лаская и прижимая к себе разгоряченное тело Виктора.