Она уговаривала поесть его чуть больше, хотя бы взять несколько мидий или креветок, которые он очень любил, но Люмьер даже смотреть не мог на морепродукты.
Сделав променад по набережной, посмотрев на холодное, но залитое солнечным светом море, к половине четвертого отправились на станцию, чтобы продолжить путь. У Элизабет не складывалось спрашивать что-то у де ла Круа, да и тот вовсе казалось пребывал в каком-то своем мире. Виктор курил при ней еще два раза, а потому она попросила прислугу подготовить ему портсигар — заполнить недостающее в дорогу, чтобы им потом не искать ни табак, ни бумагу. В четыре часа поезд до Рима отправился в путь.
Они прибыли в Пиенцу спустя три дня после выезда из Парижа. Всю дорогу Венсан был глубоко погружен в свои мысли и едва ли обращал внимание на что-либо вокруг. Его вновь начали мучить голоса, которые почти пропали с момента их отбытия из столицы Франции.
Сам пункт их назначения оказался крохотной деревушкой с населением едва ли больше сотни человек. Дом, который был куда больше, чем представлял Венсан, находился на самом ее краю и был окружен большим фруктовым садом. Покинув экипаж, он велел Виктору и Элизабет следовать в дом с вещами, а сам занялся надлежащими приготовлениями. Договорившись насчет провизии с местными лавочниками, он в считанные часы нашел расторопную девушку по имени Мартина, которая за небольшую плату должна была приходить раз в несколько дней убирать дом. Обойдя свои владения, он отметил, что сад нуждается в уходе, и пообещал вскоре заняться этим. Однако вскоре его энтузиазм начал спадать. Рассеянно осмотрев виллу внутри, он выделил две комнаты своим гостям, а затем надолго заперся в своей спальне. Когда он открыл дверь спустя три дня, то едва держался на ногах от голода. Если бы его спросили, чем он был занят все это время, он едва ли мог дать ответ. Проследовав до комнаты Виктора, он приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Тот спал, свернувшись калачиком на широкой кровати. Элизабет сидела подле него и читала. Простояв несколько минут на пороге, Венсан так и не решился зайти внутрь. Его вдруг одолело острое чувство, что его здесь не ждут.
Вернувшись в свою комнату, маркиз де ла Круа тяжело опустился на пол и горько расплакался. В какой-то момент усталость взяла верх и он уснул, так и не узнав, что в комнату заходила Элизабет. Проснулся он глубокой ночью. Голоса в его голове неистово кричали. Издав жалобный стон, Венсан попытался закрыть уши руками, но голоса стали только громче. Он умолял, плакал, упрашивал их замолчать, но они больше не подчинялись его воле. С каждым днем становилось все хуже. Он отказывался от еды и лишь чуть слышно умолял голоса замолчать, но они не ведали усталости.
Спустя несколько недель на пороге дома появился нежданный гость — Жозефина де ла Круа. Венсан, которому к тому времени было совсем плохо, был даже рад её видеть. Лежа в объятьях матери в тот самый первый день, он просил её спасти его, но в тоже время он понимал, что только Бог может спасти Бога. После приезда Жозефины, дом преобразился. Она быстро нашла общий язык с Элизабет и вместе они наладили хозяйство. Она заставляла Венсана вставать с кровати, есть и иногда выводила в сад. Громкие звуки и чужие люди теперь пугали его, а поэтому для слуг в доме, количество которых сильно увеличилось с приездом мадам Де ла Круа, были установлены специальные правила. Иногда вечерами Венсан говорил с Виктором, но больше всего это было похоже на разрозненные отрывки фраз. Впрочем, он почти никогда не получал ответа и уходил в расстройстве чувств ни с чем. Ему решительно было непонятно отчего Виктор, который был столь ласковым с ним в Париже теперь стал столь отчужденным и холодным. Он просто не мог понять, что сделал не так.
Элизабет взяла сына под свою опеку. Ему было тридцать лет, но для нее он всегда оставался возлюбленным ребенком. Каждое утро начиналось с того, что она приходила его будить и звала за собой принимать водные процедуры. Потом был короткий завтрак, во время которого она уговаривала Виктора съесть хоть что-то, и матери он все-таки не отказывал, зная, что Элизабет за него действительно беспокоится. Шок и отрицание Виктора, что Себастьяна больше нет, прошли через две недели после убийства. Обнаружив себя в холодной постели в одиночестве в чужом доме, осознав, что это и в самом деле происходит, он понял — точка невозврата пройдена. Ничто не вернет ему того, кого он так беззаветно любил.
После завтрака была обязательной прогулка по саду. Мадам Люмьер настаивала, что ему нужно дышать свежим воздухом и видеть солнце, иначе он зачахнет в четырех стенах, а ей бы очень сильно этого не хотелось, ведь она его любит. Уговоры матери действовали на Виктора — он любил ее не меньше.
Гнев пришел неожиданно и остро. Волна поднялась настолько жестко, настолько уверенно, что в один момент, пусть и оставшись один, он мысленно клял Бога за то, что тот посмел отнять у него Себастьяна, без которого смысл жизни превратился в ничто. Он ненавидел все, и внутри его сердце обливалось кровью, а ощущение постоянного гнева ложилось на плечи тяжелым плащом. И так он провел два месяца.
После прогулок по саду Элизабет настаивала на том, чтобы Виктор немного играл на скрипке — всего час. Чтобы радовал ее звучанием Страдивари любимого покойного мужа. Она сама отбирала партитуры, которые хотела бы услышать, и лишний раз старалась избегать музыки времен его последней любви.
Вина пришла спокойно, даже угомонила его дикий гнев, который вселял навязчивые мысли. Вина принесла желание уйти в мир теней и иллюзий. Виктор испытывал жуткий страх перед смертью — он стал одолевать его все чаще, особенно, когда Люмьер оставался один в комнате по ночам и смотрел на проем незанавешенного окна, ему повсюду мерещились движения и шорохи. Он старался найти выход, но выхода словно не было. Только пустота, которой он касался руками и не мог в ней ничего найти.
После обеда, на который Элизабет приходилось уговаривать Виктора еще дольше, потому что он совсем потерял аппетит, она отправляла его в отдельную пустующую комнату, чтобы он позанимался. Сперва самому Люмьеру это казалось глупостью и бессмыслицей, но мать объясняла, что его тело не вечно будет прекрасным и сильным, и он не должен позволить горю и потере встать между ним и его здоровьем, хотя в ее уговорах иной раз использовалось имя Себастьяна, который бы точно не был доволен происходящим. И Виктор знал — он бы не был.
Если бы не мать, Виктор бы потерял понимание того, как строить свою жизнь и зачем ее жить вообще. Но ее поддержка и опека помогали вырываться из боли и скорби, которые глубоко сидели внутри него, и произрастали в самую суть. Ему казалось, что он не будет больше танцевать, но не прошло и двух недель, как она заставила его вспоминать все движения. Не желая, чтобы сын развалился окончательно. Она искренне верила, что здоровое тело и здоровая душа — это вещи взаимозависимые.
Несмотря на все ее старания, он чувствовал себя безнадежно одиноким и несчастным. У него не было сил прикасаться к документам, да и в Италии он мало что мог сделать. А поговорить он был готов хотя бы на деловые темы. Все, что казалось чувств Люмьера, было сокрыто им самим.
После занятий танцами они вновь отправлялись на прогулку, а ко времени ужина возвращались. После вечерних водных процедур Элизабет читала ему что-то приятное и они немного разговаривали. Это все помогало создать ощущение, что жизнь продолжается. Только Виктор все равно чувствовал себя так, словно бы погиб в тот день. Но искра чего-то живого в нем все-таки теплилась.
В какой-то момент он изолировался. Перестал выходить на завтрак вместе с ней, перестал гулять и разговаривать. Он был всегда и везде один. Поставив Элизабет в известность, что с ним все в порядке, он сознательно избегал кого бы то ни было. Мог проводить время в тишине и одиночестве в тени деревьев в саду, устроившись под одним и слушая безмолвие. Ему нужно было привести свой пылающий и уставший разум к чему-то однотонному и более спокойному. Виктор знал, что это закончится, но страдание и горе кажутся бесконечными.
Элизабет наблюдала за Венсаном все те первые две недели. У нее не было возможности с ним нормально поговорить, а потому историю убийства с его стороны она так и не узнала. Безусловно, она была всецело на стороне Виктора, но вся ситуация была настолько странной и сомнительной, что Элизабет не могла не задаваться вопросами. Состояние маркиза де ла Круа ей не нравилось, а потому она сделала единственное, что могла — написала его матери, вызнав, где может находиться Жозефина у Виктора.