Сделав глубокий вдох, Венсан двинулся вперед. Каждый шаг давался ему с трудом. Мир, который выглядел столь привлекательным и манящим из окна его спальни, теперь казался ему слишком громким, слишком пугающим и необъятным. Прислонившись спиной к персиковому дереву, растущему недалеко от крыльца, он закрыл глаза и попытался успокоиться. Так прошло долгих несколько минут, а когда он, наконец, отважился открыть их вновь, вдалеке среди деревьев он заметил Виктора. Испытав неожиданный прилив сил, он, спотыкаясь, пошел в сторону Люмьера, горячо надеясь, что тот его не прогонит.
— Хорошая погода, не правда ли? — робко начал Венсан, хриплым от долгого молчания голосом.
Люмьер вздрогнул и сперва ничего не ответил. Он смерил Венсана взглядом, но потом на ум пришли слова матери. Он, собравшись с мыслью, ответил:
— Небо ясное. Тепло.
— С-сад выглядит чудесно… — Венсан начал слегка заикаться от волнения.
— Еще в июне распорядился сделать его регулярным. — Тон Виктора был спокойным и размеренным.
— Ты проделал большую работу. — С трудом Венсан улыбнулся, чувствуя, как его глаза увлажняются. Он вдруг понял, что Виктор пугает его даже больше, чем окружающая его среда.
— Не то чтобы. — Виктор развернулся и пошел в сторону белоснежных кустарников, которые уже давно отцвели, но потом остановился и сказал: — Вечером в восемь. В гостиной. Объяснишься передо мной.
Венсан непонимающе посмотрел на него, чувствуя, как слезы все же потекли по его щекам.
— Объяснюсь? — переспросил он.
Виктор не обернулся, но все же ответил.
— По поводу убийства моего супруга.
— Убийства? — прошептал Венсан, обращаясь скорее к самому себе, чем к Виктору. Его тело начала бить крупная дрожь. Он тихо всхлипнул и упал на землю. Так вот что он сделал! Осознание обрушилось на него столь внезапно, что он едва ли не забыл, как дышать.
Виктор ушел. Его ждали дела — множество документов, которые были присланы неделю назад. Особняк на улице Сен-Оноре остался во владении де ла Круа, а Флоренс отошел особняк в Испании, который уступал своей роскошью дому в Париже. Стоило разобраться со со многими вложениями, посчитать доходы, расходы и оборот. Дел у Виктора, вопреки расхожему мнению о богачах, было невпроворот. К тому же от него ожидали партитуру в церкви к Рождеству и стоило ей заняться как можно скорее.
Когда на часах пробило восемь, Венсан вошел в гостиную. Он накинул домашний халат поверх одежды, но все равно дрожал словно от холода.
— Я пришел, — проговорил он тихо.
Виктор сидел в кресле все в той же рубашке и черных брюках — кажется, в доме он никогда не позволял себе носить ничего другого, кроме тех часов, когда занимался танцем. Люмьер кивнул де ла Круа и отложил нотную бумагу. Возможность сочинять вернулась к нему не так давно.
— Я помню совсем немного, — начал Венсан поспешно. — Однако я бы никогда не сделал это без причины. И причина была. Он замышлял твое убийство.
— Сядь, — сперва сказал Люмьер. — Рассказывай с начала. Ты бывал у нас дома, это я понял. Он с тобой разговаривал, как в тот последний раз, когда мы с тобой пересеклись.
Венсан кивнул и сел на краешек стула.
— Он говорил что живет с грешником, отрицающим Бога. Он говорил со мной как с Богом. Я и был Богом.
Венсан шумно втянул воздух. Виктор слушал его с каким-то излишним спокойствием.
— Я слушаю. Рассказывай.
— Он сказал, что ты возомнил себя языческим божеством и никак не можешь принять Бога. И поэтому пришел к мысли, что тебя надо убить. Я хотел лишь спасти тебя.
Люмьер не сводил с него взгляда. Обдумав слова Венсана — он не знал как к этому всему относиться, но, безусловно, это не могло поколебать его любовь к покойному Себастьяну, — он ответил:
— Почему ты не удосужился спросить у меня лично? Себастьян никогда бы не причинил мне боль. Он любил меня.
— Я думал, он тебя использует. Что лишь создает видимость любви, чтобы ты ничего не заподозрил. Я даже думал, что он тебя опаивает. — Венсан опустил глаза и обхватил себя руками.
— Все было не так… — Виктор покачал головой
— Ты можешь убить меня, если хочешь.
— Чушь какая! — Люмьер встал и отошел к окну, чтобы открыть его и устроиться подле с папиросой. Ему не нравилось курить в комнате.
Венсан склонил голову на бок и достал из кармана свой портсигар.
— Понимаешь, я не мог представить мир, в котором нет тебя.
Виктор молчал, молчал долго, но потом, тяжело вздохнув, произнес только:
— Ты хотя бы представляешь, какую боль мне причинил?
Венсан кивнул.
— Я знаю, мне нет прощения.
— Звучишь патетично и неискренне.
— Я никогда никого не любил сильнее тебя, — чуть слышно произнес де ла Круа, чувствуя, как его душат слезы.
— Это не освобождает тебя от ответственности за содеянное. — Виктор закурил вторую. Сделав паузу, он добавил: — Я прощу тебе то, что ты сделал со мной. Но его смерть — нет.
Венсан с трудом зажег свою сигарету.
— Ты волен уйти, если хочешь.
— Вернуться во Францию, чтобы меня посадили?
— Ты можешь отправиться в любую точку мира, — тяжело произнес маркиз, — если мое общество тебе настолько противно. — Я ничего не помнил до тех пор, пока ты не сказал мне об этом сегодня, — добавил он.
— Твоя мать попросила меня этого не делать.
— Я знаю, что противен тебе.
Виктор усмехнулся и покачал головой.
— Ты никогда не сможешь понять всю гамму чувств, которую я испытываю, маркиз.
Венсан кивнул. Он понял, что совершенно не хочет спорить с Виктором.
— Ты лишил меня всего. Дома, любимого человека, плотских удовольствий, желания творить. Желания жить, Венсан. Я выбирался из этого каждый день после той ночи. Я делаю тебе чертов шаг навстречу, а ты мне твердишь о том, как мне противно быть с тобой в одних стенах!
— Я не хочу, чтобы ты уходил, Виктор. Я люблю тебя и всегда любил. — Венсан закусил губу. — Я совершил чудовищный грех, и не могу найти слов, чтобы описать, насколько мне жаль. Если бы я мог, я бы дал Себастьяну выстрелить первым.
Виктор ничего не ответил, только отвернул голову и всхлипнул. Он долго молчал, не в силах справиться с собственным голосом, пока по лицу текли слезы. Он сжал пальцами собственные предплечья и тяжело вздохнул. С трудом поднявшись на ноги, Венсан подошел к Виктору и положил руку ему на плечо.
— Я никогда не хотел причинить тебе боли, — с горечью и слезами в голосе отозвался де ла Круа.
Виктор неясно кивнул, а потом сказал, все-таки справившись с собой:
— Я ложусь спать в десять. Завтрак в половину восьмого в столовой. Если опоздаешь, будешь есть холодное.
Венсан с трудом улыбнулся и кивнул.
========== Глава VIII ==========
C’est la fin de ce poème,
Éphémère et sensible¹.
Виктор встретил свой тридцать пятый день рождения в Италии в кругу семьи и друзей, которые приехали туда специально для него. В этот день рядом была его мать, мадам Лефевр, Шарлотта с мужем и подрастающим сыном. Приехала герцогиня вместе с внуком — дети быстро нашли общий язык друг с другом, а потому сидели и играли в какую-то настольную игру. Даже сам Анри де ла Круа, которого уговорила приехать Жозефина, скупо и сухо, но все-таки его поздравил. В середине января было достаточно тепло, но тем не менее все равно большую часть времени они провели в большой гостиной, где подтапливался камин. Виктор играл на фортепиано практически весь вечер, прерываясь только на несколько скрипичных композиций и табак. Он не пил, но мужчинам был предложен коньяк, а дамам вино. В этом доме никогда не поднималась история прошлых лет, никогда не произносилось имя Себастьяна, только если мадам Люмьер или мадам де ла Круа разговаривали с ним о важных вещах, связанных с ним.