Особенно важными вещами являлись несколько: железные дороги Франции и другие активы Эрсана, а также точно ли выполняется поручение Виктора — каждую пятницу на могилу его возлюбленного приносили свежие букеты цветов. В любую погоду и в любой сезон. Специально нанятый человек занимался тем, что содержал место Его упокоения в идеальном состоянии. Виктор не мог допустить, чтобы что-то было не так.
Виктору остались все бумаги Себастьяна, его особняк на улице Сен-Оноре, и все это — стараниями герцогини. Он был ей благодарен. Через три года после произошедшего она прислала ему весть — удалось откупиться и закрыть дело по поискам убийцы Эрсана. С Виктора были сняты подозрения — он заплатил за свое имя около пятисот тысяч франков — и он мог свободно пребывать на территории Франции. Эта новость изрядно его поразила. Вступив в возраст Христа, Люмьер впервые покинул виллу и отправился в Париж на поезде. Это была очень трудная поездка, но на всем этом пути его сопровождала мать, которая как раз в ту осень гостила в Италии. Тогда она впервые увидела дом в Париже, в котором жил Виктор несколько лет и в котором был счастлив, и услышала от него много других разных вещей, которые он никогда не рассказывал, но, сидя в голубой гостиной с бокалом коньяка из запасов Эрсана — весь дом оставался нетронутым, — время от времени бросая взгляд на браслет и кольцо из белого золота, которые он так никогда и не снял — он рассказывал матери о нем. Люмьер долго не решался зайти в его кабинет и в ту гостиную, в которой Себастьян был убит. Дом оставался ровно в том состоянии, в котором он его оставил — там не прибрали ничего. Слуги покинули особняк в тот же день — они никогда в нем не жили, были приходящими, из-за постоянных разъездов Себастьяна по стране.
С тех пор Люмьер раз в три месяца выезжал в Париж, чтобы решить рабочие моменты, а потом возвращался в Италию. Практически не было времени, когда они жили с Венсаном в доме наедине — постоянно кто-то приезжал. Виктору было одному если не скучно, то откровенно уныло иной раз. Дом был слишком большим для двоих людей.
Где-то со второго года жизни в Италии Виктор более или менее стал общаться с Венсаном. Он предлагал завтракать и беседовать о новостях, потом была недолгая прогулка по саду, а после Люмьер занимался делами — танцем, музыкой и документами. Около года Виктор привыкал к обществу маркиза де ла Круа, который был теперь уже очень своеобразным собеседником.
Виктор всячески старался принять мысль матери, что ему стоило простить Венсана для себя самого — чтобы не мучиться. Люмьер видел, что стало с маркизом: он был ребенком, несчастным ребенком, который, с одной стороны, понимал, почему к нему такое отношение, а с другой стороны — нет. Это вызывало диссонанс. Но Виктор не мог его ненавидеть, да и не хотел. Это было ужасное, обжигающее чувство, заполняющее внутри все сплошной взвесью тьмы. Люмьер не был ни тяжелым, ни злым человеком. Он был злопамятным, но творить зло не умел. Он долго думал об этом, но на третий год жизни рядом с Венсаном окончательно принял решение отпустить тому вину. Много оборотов совершило солнце, много сменилось лун, и Виктор принял как данность тот факт, что живет рядом с убийцей своего мужа. Он очень много думал об этом со всех сторон, рассматривал ситуацию, беседы Себастьяна и Венсана, и пытался понять и одного, и другого. Сперва сознание Виктора отказывалось понимать де ла Круа, и это было объяснимо, но потом Люмьер сдался и осознал, что у Венсана были причины это сделать. Боль это не облегчило, но принесло некую ясность, а с тем и успокоение. Виктор извел себя мыслями достаточно, чтобы вконец от них устать.
Каждое лето и зиму приезжала герцогиня с Аньелем. Виктор с мальчиком быстро нашел общий язык — в отличие от его отца. Люмьеру Аньель понравился. Он был очень умным ребенком для своего возраста и любознательным, хотя достаточно тихим. Если первый их приезд, когда Аньелю как раз исполнилось четыре года, закончился особенно ничем, то второй — зимний, — когда Виктору исполнилось тридцать пять, — был куда более интересным. Люмьер разговаривал с мальчиком на английском, учил играть на скрипке и основам классической хореографии. Сын Шарлотты — Мишель — мальчишка, уродившийся с потрясающей синевы глазами и белыми волосами, хотя ни мать ни отец не обладали настолько северной внешностью, был очень непоседливым и ярким ребенком, который умудрялся утомлять всех и себя самого за час. Виктор занимался ими обоими, когда они приезжали, и если с Аньелем он занимался музыкой, то с Мишелем они бегали вокруг виллы и сада в догонялки, пока ребенок не выбивался из сил. Дети пяти лет от роду и четырех — это нечто поразительное и выматывающее, как показалось Люмьеру. Иногда ему и вовсе думалось, что без них спокойнее, но потом мысль сменялась тем, что детская непоседливость разряжала обстановку и помогала отвлечься от многих дел, которые скорее приносили неудовлетворение и усталость.
В четвертое лето Виктору решительно надоело сидеть в Тоскане, и он сделал вывод — пора исследовать страну. И тогда свершилось великое путешествие по Италии. Разъезжать по колыбели древней великой цивилизации в течение месяца оказалось хоть и увлекательно, но достаточно тяжело — города сменялись, впечатления копились, и ведь Виктор чуть ли не насильственно уговорил Венсана поехать с собой — оставлять его одного на вилле со слугами было нежелательно, да и тому требовался свежий воздух, смена видов и взаимодействие с людьми.
Сначала Венсан был скован и пугался обилия незнакомых людей, но вскоре поняв, что Виктор не даст его в обиду, расслабился и даже смог принять на себя роль гида. Первым делом они побывали в Сиене, Флоренции и Пизе. Каждый из городов произвел на обоих неизгладимое впечатление. Ко второму дню пребывания в Сиене Венсан попросил Виктора раздобыть ему художественные принадлежности и с тех пор больше не расставался с карандашом. Они ходили невиданными ранее тропами, посещали закрытые от большого числа зевак частные собрания произведений искусства, и с каждым днем Виктору могло казаться, что перед ним тот прежний Венсан, с которым он когда-то встречал рассветы на крыше дома на Монмартре. Флоренция особенно поразила их обоих. Они остановились в маленьком отельчике неподалеку от кампанилы Джотто, и каждое утро они начинали с того, что поднимались на его крышу, где открывался чудесный вид на Санта-Мария-дель-Фьоре. К концу дня они добирались до пьяццале Микеланджело на другом берегу Арно и встречали там закат. Иногда Венсан так уставал, что ему приходилось возвращаться, опираясь на плечо Виктора, но Виктор прощал ему эту слабость и лишь изредка журил за излишнюю эмоциональность. В Пизе на пьяцца деи Мираколи голоса вновь начали твердить Венсану ужасные вещи. Ему не хотелось тревожить Виктора, поэтому он сломал один из своих карандашей и расцарапал его обломками себе ладони, надеясь, что физическая боль сможет заглушить навязчивый шепот. Однако ему не удалось скрыть от Виктора окровавленные ладони, но тот лишь тяжело вздохнул и повел Венсана промывать руки. После этого инцидента Венсан ненадолго затих, боясь того, что навлек на себя гнев своего спутника, но уже в Риме, в этой колыбели истории, он вновь превратился в восхищенного ребенка и заставил Виктора везде следовать за собой. Особенно их впечатлили базилика святого Петра, древний форум и Пантеон. Они даже добрались до Лидо-ди-Остия, где провели несколько дней на берегу моря. Венсану нравился теплый морской воздух, и, преисполнившись вдохновения, он сделал несколько набросков Виктора в купальном костюме.
Виктору не нравилось плавать в одежде, и когда он заканчивал позировать Венсану, то избавлялся от ненужных вещей и заходил в воду обнажённым. Его тело не успело загореть, а потому его кожа все ещё оставалась светлой, хоть и чуть оливковой, под которой проступали зеленоватые вены. Он проводил в воде не так много времени, меньше нырял, а больше просто находился, стоя по пояс или по плечи. Он не умел плавать, ведь ему негде было этому учиться. Даже в воде, даже на пляже, он думал о многих важных вещах, которые нужно было решить скоро и споро. Он выходил из воды и ложился на песок, вытягивая ноги, закрывая глаза и подставляя влажное тело солнцу. Мягкому, уже не такому палящему, как в полдень. К вечеру на пляже никого не было — они были в отдалении от всех. Люмьер не мог позволить себе вольность в виде купания в неглиже на глазах дам и их мужчин. Его бы не просто осудили, а что похуже. А потому они были на диком пляже, никем не занятом, и пока Венсан рисовал, Виктор предавался блаженному безделью, зная, что когда они вернутся в номер в гостинице, ему будет особенно необходимо ответить на три важных письма и проанализировать оставшиеся документы. Даже находясь на отдыхе в путешествии, он никогда не забывал о делах.