Виктор придвинулся чуть ближе, поддерживающе и сочувственно обнимая художника одной рукой. Он своим же карандашом исправил одну единственную деталь — указал точку, где должен быть шпиль замка, чтобы это смотрелось куда гармоничнее из зала.
— Венсан, душа моя, — Виктор внимательно на него посмотрел. — У вас все получается. Вам просто необходимо прийти в Оперу и взглянуть на сцену, не будучи зрителем. Как из зала, так и изнутри. В декорациях ко второму акту вы просто уберете дом злой волшебницы, расширите пространство сада, поставите красивых скульптур, создавая иллюзию анфилады, и нарисуете изящные ворота замка.
Вздрогнув от неожиданного прикосновения, Венсан почувствовал, как сердце его начинает биться чаще. С трудом совладав с эмоциями, он натянуто улыбнулся.
— Вы мне напомнили об одной вещи.
Он встал и, ничего не объясняя, удалился вглубь студии. Через пару минут Венсан вернулся с небольшой деревянной дощечкой в руках. Сев за стол, он положил ее перед Виктором.
— Я сделал ее после нашей прошлой встречи. Она ваша.
Виктор посмотрел на подарок, отмечая, что это была работа очень своеобразного и толка, и тем более содержания.
— Вакханалия? — Люмьер широко улыбнулся с очевидным весельем. — Я у вас ассоциируюсь с греческими оргиями? — Виктор взял ее в руки, рассматривая поближе. — Сделано очень здорово, мне нравится. Благодарю вас, Венсан.
Смутившись, художник опустил глаза.
— Вы так проникновенно говорили об этом, что мне приснился очень странный сон. В нем были вы в роли Диониса.
— И что я делал? Совращал? — Виктор усмехнулся, все еще держа дощечку в руках и разглядывая очень откровенные изображения. — Вас, надеюсь?
Венсан густо покраснел и виновато кивнул.
— Вы были очень хороши.
— Даже так?
Виктор отложил дощечку к своим вещам, чтобы также ее не забыть, а то все могло вылететь из головы.
— Насколько «очень»? — Виктор повернулся к нему так, чтобы облокотиться на спинку стула, смотря художнику в глаза.
— Вы словно сошли с эпического полотна, — медленно произнес он. Подчиняясь порыву, он коснулся руки Виктора, мягко проведя подушечками пальцев по тыльной стороне его ладони.
Виктор ему сперва не ответил, а развернул руку, беря ладонь художника в свою, прохладными пальцами касаясь его запястья.
— И то, что я делал, вам нравилось? — Он стал говорить тише, вкрадчивее.
Венсан не ответил. Краска столь явно заливала его лицо, что говорила сама за себя. Он облизнул пересохшие губы и посмотрел ему в глаза. Привстав, он приблизился к танцовщику и, внезапно осмелев, провел ребром ладони по его щеке. Он чувствовал, как внутри него разгорается пожар.
Виктор поймал ему руку и больше не позволил думать. Он позволил пальцам художника обхватить его, запуская их в волосы, а потом приблизился сам и наконец-то поцеловал, второй рукой сжимая запястье Дюплесси, достаточно чувственно и совсем не целомудренно. Венсан ответил на поцелуй. Это мгновение, как ему казалось, длилось целую вечность. Он знал, что это неправильно, но решительно не хотел об этом думать сейчас.
Наконец отстранившись, художник сел на прежнее место. Прикрыв глаза, он пытался понять, как он относится к случившемуся только что, но никак не мог собраться с мыслями. Одно он знал точно. Ему было приятно.
Но долго думать ему Люмьер попросту не дал. Он хотел продолжить, ведь ему на самом деле показалось, что этого было так мало. Виктор поцеловал его скулу, горячими губами касаясь кожи, а потом тронул линию челюсти, чтобы поцеловать Венсана в шею, тягуче и с удовольствием, чуть более откровенно и влажно, запуская пальцы уже в его волосы, путаясь в густых кудрях. Но потом Люмьер отстранился, чтобы коротко поцеловать губы Венсана, не раз и не два, вновь продолжая прерванный поцелуй, становящийся куда более эротичным и горячим. Он отрывался ненадолго, чтобы вздохнуть, тронуть губами кожу, запечатлевая мимолетные и невинные прикосновения на щеках и скулах, пальцами прослеживая черты лица Венсана, а потом продолжал, приникая к его рту, не в силах совладать с собой. Только не в этот момент.
Венсана хотелось целовать и чувствовать рядом. Виктор хотел его касаться, ощущать его тепло под пальцами, слышать, как тяжелеет его дыхание, как под пальцами на точке пульса трепещет сердце. Люмьер думал о поцелуе еще в прошлую встречу, и понимал, что он — неизбежность. И Виктор не хотел от этого бежать.
Венсан и его близость возрождали в душе ощущение полета и восторга, не столько чувственного, сколько эмоционального, который был для Люмера в разы важнее. В голове даже в эти мгновения вспыхивала музыка, звучала так громко, так чувственно и страстно, что Виктору казалось, что он целует не человека, а существо из света, божество, саму Вселенную — настолько яркой и непередаваемой была та буря ощущений, что обрушилась лавиной на его тело и разум.
Венсан отвечал на ласки. Наслаждение, которое он испытывал было совершенно новым и необыкновенным. Если у него и были сомнения в отношении правильности происходящего, он предпочел не думать об этом. Важнее всего, что те чувства, в которых он признался себе несколько дней назад, были взаимны. Каждое новое прикосновение вызывало у него приятную дрожь, каждое движение лишь сильнее распаляло его ум. Венсан не мог похвастаться большим опытом, но его тело, казалось, знало, что делать. Где-то на краю сознания пробежала мысль, что, возможно, Виктор был послан ему Богом.
Прошло еще несколько сладостно долгих минут и, наконец, Венсан почувствовал, что еще немного, и он совсем потеряет голову.
— Нужно приниматься за портрет, — хрипло произнес он. — Пока еще светит солнце.
Руки Люмьера замерли на плечах Венсана, а потом он его отпустил. Виктор ему ответил не сразу, перевел дух, глубоко вздохнув, и кивнул. Он прочистил горло и сказал:
— Раздеваться? Боюсь, что это не лучшая идея.
Венсан вопросительно посмотрел на Виктора, но уже в следующий момент почувствовал, как лицо заливает краска.
— В этом нет необходимости. Мне нужно лишь ваше лицо.
Виктор повернулся и взял со стола ту самую тяжелую стеклянную баночку.
— Две минуты, и я весь ваш.
Художник жестом показал, что не имеет ничего против, а сам поднялся на ноги и принялся готовить краски. Виктор отодвинулся на стуле от стола и закатал штанину свое многострадальное колено. Сустав был обездвижен, а потому сперва пришлось избавиться от повязки, которая его перетягивала. Люмьер, очень чувствительный к запахам, аж задержал дыхание, когда в нос ударил очень едкий запах, напоминающий тимьян с лавандой. Он надеялся, что это правда поможет.
Стоило только закончить и встать, чтобы вымыть руки от мази, как он и два шага не смог сделать в сторону раковины, при этом не застонав и не схватившись за спинку стула. Стоило только расслабиться, боль ощущалась еще ярче. Колено, не будучи обездвиженным, казалось хрупким, ломким и чужим.
Увидев, какие трудности испытывает гость, Венсан отставил баночки с пигментами в сторону и поспешил ему помочь.