Оказавшись в одиночестве, Венсан задумался, как ему теперь быть. Он уже множество раз успел пожалеть о содеянном и даже был готов отправиться в театр, чтобы попросить извинений, но поразмыслив, решил, что подобное поведение может быть неправильно интерпретировано Виктором. Он не хотел, чтобы тот думал, то он идет на поводу у своих эмоций.
Немного успокоившись, художник устроился на полу перед мольбертом, на котором все еще был установлен портрет. Фигура уже была прописана полностью. Особенно, как ему казалось, хорошо удалось передать тонкую шелковую материю, ниспадающую с плеча танцовщика. Ему осталось лишь дописать лицо. Венсан так хотел, чтобы все на портрете было идеальным, что оставил самую сложную часть на последний момент. За этот день он, впрочем, существенно продвинулся, прописав линию подбородка и красивый изгиб губ.
Поднявшись на ноги, он взял кисть. Немного подумав, он тщательно очистил инструмент и принялся за работу. Несколько часов прошли в мгновение ока. Венсан был так увлечен работой, что не заметил, как яркий солнечный свет постепенно сменился сумраком. Лишь в тот момент, когда рисовать стало совершенно невозможно, он отстранился от портрета и удовлетворенно посмотрел на плод своих трудов. Картина была завершена. Оставалось лишь дать краскам высохнуть и покрыть ее лаком для закрепления и защиты верхнего слоя.
Он чувствовал практически физическую усталость, но что-то было не так. Несмотря на то, что картина вышла бесспорно замечательной, он не чувствовал привычного удовлетворения. Ему так хотелось показать результат Виктору, но он не мог.
Вспомнив, что завтра ему необходимо быть в театре и показать эскизы костюмов к «Бабочке», Венсан бросил взгляд на стол, где все еще лежала папка с рисунками. Необходимо было перерисовать эскизы женских костюмов и изобразить декорации в цвете. На всю работу у него было не более трех-четырех часов, если он собирался сегодня поспать. Художник зажег лампу и, вздохнув, взялся за карандаш.
Отдохнув часов до семи, Люмьер поднялся, чтобы отправиться в театральную библиотеку. Преодолев себя и нежелание вставать не из-за лени, сколько боли, пройдя несколько коридоров, минуя бельэтаж и главную лестницу, Виктор очутился в «святая святых», как ее называл месье Жюль — хранитель архива и по совместительству библиотекарь Опера. Люмьеру потребовалось использовать все свое очарование и красноречие, а еще бутылочку вина — пусть и не самого дорогого, — чтобы убедить собеседника предоставить ему эскизы к «Бабочке», которую ставили в шестидесятых, а также несколько гравюр с декорациями. Когда же ему в руки легла увесистая папка, а библиотекарь запричитал, что если с бесценными бумагами что-то случится, то Виктору отвечать головой, Люмьер довольно улыбался, кивая, и думая над тем, как ему успеть передать ее художнику — ведь тому и правда предстояло корпеть над работой полночи в лучшем случае — как можно скорее.
Недолго думая, Виктор решил привлечь к этому важному делу названную сестру. Она как раз должна была встретиться со своим ухажером около девяти и отправиться на прогулку. И она была ему должна за те бесконечные часы в пассаже «Galerie Vivienne», когда он носил все ее покупки и выслушивал важность следования последней моде. Шарлотту удалось поймать на выходе из Гарнье, вручив и ношу, и записку с адресом, пообещав, что сам будет должен ей потом все, что она захочет. Мадемуазель Лефевр, конечно, повозмущалась для проформы, но потом хихикнула и сказала:
— Полно тебе, братец. Понимаю я все. Заглянем к твоему художнику не позже десяти.
Она подмигнула, поцеловала Люмьера в щеку и напоследок пожурила, что пора бы ему поесть и переодеться, а то выглядел Виктор очень «непривлекательно».
Удовлетворенно улыбнувшись, он с чувством выполненного долга направился в сторону столовой, где уже можно было взять что-то на ужин. И стоило только подумать о еде, как желудок напомнил о себе столь навязчиво, что Виктор аж скривился от ощущения голода. И правда, голова начинала кружиться, тело и вовсе переставало слушаться, хотя он недурственно выспался за эти часы и мог обойтись без еды до следующего утра, но, видимо, ему показалось. Увы, но Виктор был человеком, который не знал грани усталости. Ему всегда думалось, что он мог обойтись без отдыха и пищи еще немного, и еще, и еще, и потом сваливался в постель так, что засыпал, как только голова касалась подушки, даже забыв раздеться.
В квартире на Монмартре время тянулось медленно. Художник обреченно вздохнул: перерисовав эскизы уже несколько раз, он понимал, что они никуда не годятся. Он пытался сосредоточиться, но в мыслях все время возвращался к Виктору. Советы, которые он дал ему сегодня днем, казались весьма дельными, но в свете последних событий он никак не мог вспомнить, о чем точно они говорили. Оперевшись локтями о стол, он опустил голову на руки и задумался о том, как теперь быть. Вероятней всего, он потеряет место в опере. Как грустно бы это ни звучало, он не оправдал оказанного ему доверия. К тому же он не сможет встретиться с Виктором, чтобы попросить прощения. Возможно, после одного из представлений ему удастся поймать его, но смогут ли они поговорить? Захочет ли он его слушать? Это были вопросы, на которые Венсан не мог дать ответа.
Неожиданно в дверь постучали. Венсан вздрогнул и бросил взгляд на часы. Было начало десятого. Удивившись столь позднему визиту, он поспешил открыть дверь. На пороге стояла танцовщица — та самая, которую он не так давно писал для серии. Венсан вспомнил, что Виктор называл ее названной сестрой. Она передала ему сверток, объяснив, что его просил отдать ему Виктор и ушла, обронив, что давно уже должна быть в театре. Венсан озадаченно уставился на сверток. Развернув его, он увидел множество зарисовок к первой постановке «Бабочки» и короткую записку, где говорилось, что они, возможно, могут помочь ему в работе. Значило ли это, что Виктор простил его? Он не знал.
Новый день принес с собой боль, вернувшуюся резко и беспощадно, когда Люмьер проснулся и по обыкновению попытался потянуться в постели. Приведя себя в порядок и позавтракав, он решил сходить к врачу, чтобы уточнить свое состояние и попросить рекомендаций, которые могли бы помочь ему прийти к скорейшему выздоровлению. Его не устраивала перспектива лежать в постели, пока не пройдет, не напрягать ногу, пропуская репетиции с возможностью потерять свое место, а потому он решительно постучался в кабинет и вошел после короткого «входите». Умостившись на стуле, он рассказал о своем состоянии за последние несколько дней, задрал штанину и показал доктору колено. Тот внимательно его рассматривал, постукивал, отчего вызывал шипение и дрожь у Виктора, а потом только заговорил:
— Понимаете, месье Люмьер, ваш случай типичен, но опасен.
— Чем же? — Виктор посмотрел на него серьезно.
— У вас повреждение мениска, и если вы продолжите танцевать, то коленный сустав в конечном итоге вылетит.
— Объясните мне, как это происходит, пожалуйста.
— Коленный сустав вылетит, когда произойдет смещение суставных поверхностей, которые его образуют.
— И что тогда?
— Суставы почти невозможно восстановить в последней стадии. Вы останетесь инвалидом.
Виктор не ожидал подобного ответа, надеясь, что все не настолько плохо. Он молчал с полминуты, но потом нашелся, что спросить, однако врач заговорил первым.
— В прошлом году у вас был первичный вывих. Повреждение мышц и связок, и самого сустава. Вы запустили его еще тогда, обратились слишком поздно, и это — последствия. Вы снимаете повязку?
— Стараюсь почти не делать этого. Только чтобы использовать мазь или помыться.
— Хорошо, это хорошо, — ответил тот, что-то обдумывая. — Виктор, если вы не ограничите нагрузки, то не просто не будете танцевать. Вы не сможете ходить.
— Скажите, что сделать, чтобы облегчить боль? Пожалуйста. — Люмьер вздохнул, с отчаянием глядя на доктора.