Месье Эрсан, который сидел неподалеку от него, наблюдал за ходом репетиции очень внимательно. Несколько раз он доставал маленькую черную записную книжку и делал пометки. Его выражение лица казалось непроницаемым — губы плотно сжаты, холодные голубые глаза сосредоточенно следят за каждым движением на сцене. Было совершенно непонятно, о чем может думать такой человек. Тем не менее от взора Венсана не укрылось и то, как странно он смотрел на Виктора. На буквально одно мгновение, когда Виктор делал тур, в его глазах блеснуло что-то очень похожее на желание. Однако в следующий миг он вновь надел свою маску.
Балет — это дисциплина. Балет — это превозмогание. Балет — это сила, заключенная в хрупкость и утонченность линий. Слабым в нем места не было. И Виктор это понимал. Чем дальше, тем больше он понимал — все. Он не закончит танцевать. Он свалится на месте в ту же минуту. Но танцевал. Но продолжал. Нога горела от боли, он практически переставал чувствовать колено из-за ее силы. Ощущение, похожее на онемение, простиралось от сустава к бедру. Такой силы была боль в своем апофеозе. У него начинало сводить здоровую ногу, на которую Виктор все время опирался, хотя многие движения приходились на травмированную.
В голове набатом билась единственная мысль: «терпи». На лице проступало тщательно скрываемое мученическое выражение. Шарлотта напряженно смотрела на него, как и мадам Лефевр, сомневающаяся в его возможностях, как и месье Жерар, от которого не могли укрыться ни стиснутые зубы, ни то, как тело переставало слушаться. Его движения, отточенные годами, становились иллюзией, которая скрывала его настоящее состояние. Ему хотелось закричать, потерять сознание, чтобы страдание наконец-то закончилось. Но он знал лишь одно — у него не было на это права.
Музыка лилась, и он старался слушать ее, внимая и двигаясь, смотря на свою партнершу и сопровождая ее в танце. Он надеялся, что выдержит до конца мелодии. Хотя бы ради Софи, ведь она танцевала так легко, изумительно, что было бы жаль заставлять ее танцевать снова. И Виктор знал, что станцевать еще раз он не сможет.
Мелодия достигла своей кульминации — восторг, полет, воскрешение. Она была восхитительно живой и чувственной. Он испытал бы настоящее ощущение эмоционального триумфа, если бы удачно закончил прыжок. Люмьер почувствовал, что повязка на колене ослабла, и последние несколько движений были для него фатальными.
Чашечка вылетела, сустав сместился. Виктор упал на сцену, задохнувшись от боли и неожиданности.
В зале воцарилась паника. Когда Виктор упал, Венсан вскочил на ноги, но понимая, что скорее будет мешать во всеобщей кутерьме, не решился приблизиться. Директор и Эрсан тоже повскакивали со своих мест. Несколько людей взбежали по ступенькам на сцену. Ему показалось, он услышал слабый стон Виктора, но к этому моменту стало настолько шумно, что едва ли это могло произойти наяву. Кто-то рядом с ним воскликнул:
— Какая неудача!
Другой голос ему вторил:
— И это перед самой премьерой!
Венсан почувствовал как в нем закипает злость.
— А ну разойдитесь! — Мадам Лефевр была вне себя из-за начавшегося бедлама. — Позовите врача. Сейчас же! — Она строго посмотрела на тех двоих, что начали умничать.
— Виктор. — Шарлотта подошла к нему и опустилась на колени рядом, погладив ладонями его плечи.
— Я в порядке… — он заговорил так тихо, что приходилось прислушиваться. Мадемуазель Лефевр наклонилась к нему. — Я сейчас… встану.
— Нет, Вик, ты не в порядке. — Она успокаивающе огладила его плечи еще раз. — Сейчас придет доктор. — Шарлотта разговаривала с ним, как с маленьким мальчиком, зная, что так не вызовет в нем раздражения.
— Я смогу продолжить. — Он сделал глубокий вдох и сел, вытягивая здоровую ногу, не в силах сделать движения второй. — Мне надо немного отдохнуть.
— И правда, ты ведь даже встать не можешь! — Нашелся еще один умник, который также недолюбливал Люмьера, поскольку он занял его место первого солиста еще в позапрошлом сезоне. — Не то что танцевать.
Виктор поднял взгляд, в котором поднималась волна бешенства. Боль, неудача и разочарование в самом себе вызывали гнев. Но Люмьер постарался сосредоточиться не на злых языках, а на осторожном и мягком, семейном объятии Шарлотты. Он потянулся, чтобы закатать штанину, под которой обнаружился бинт, так не вовремя развязавшийся, и нелицеприятная картина выскочившего сустава. Люмьер попробовал бы править его сам, но не стал рисковать лишний раз. Виктор почувствовал, как на него смотрели — да все на него смотрели, — но этот взгляд был если не странным, то пробирающимся под кожу. Он с полминуты смотрел в глаза незнакомого ему человека, не понимая, что же в том было особенным.
Венсан чувствовал, как его руки сжимаются в кулаки. Обернувшись, он заметил небольшую группу артистов кордебалета, которые собрались в отдалении от всеобщей суеты и теперь всласть обсуждали сложившуюся ситуацию.
— Так ему и надо, — с чувством произнесла невысокая белокурая девушка.
— Он слишком зарвался.
— Интересно, что на это скажет его богатый покровитель.
— А что ему? — равнодушно заметил высокий юноша. — Для того, чтобы его ублажать Люмьеру вовсе не требуется здоровая нога.
Эту реплику все встретили одобрительными кивками.
— Готов поспорить, что партию дадут Доминику.
— А он не мог это подстроить?
— В любом случае, Люмьеру конец.
Не выдержав, Венсан отвернулся и заметив в отдалении директора Карпеза поспешил к нему.
— Месье, — начал он, — это так ужасно. Могу ли я чем-то помочь?
Директор посмотрел на него печальным взглядом и покачал головой.
— Идите домой, месье Дюплесси. Вы сделали все, что могли. Буду ждать вас завтра.
И Венсан, чувствуя злость и тревогу за Виктора, был вынужден покинуть нарядный зал театра.
Ногу Виктору пусть и вправили, но настроение точно не подняли, а потому он был угрюм, более чем зол. На себя, на ногу, на всех этих омерзительных людей, которые считали, что знают лучше, что имеют хоть какое-то понятие о том, как Виктор получил роль, ведь даже сам Люмьер об этом не знал.
Мадам Лефевр не пустила его в общую спальню, сказав, что Виктор будет отдыхать в ее комнате, пока она сама будет занята работой. Общими стараниями доктора, мадам и Шарлотты, ему удалось добраться до ее личной спальни, где та жила с тех пор, как стала балетмейстером.
Доктор настаивал на лекарствах, но Виктор до последнего отказывался. В конце концов сошлись на том, что местное обезболивание не будет лишней мерой. И Люмьер на нее согласился. Когда он лег, ему обкололи колено, и Виктор почувствовал облегчение. Шарлотта поцеловала его в щеку, погладила по волосам и вернулась на сцену, где было необходимо продолжать репетиции, а мадам Лефевр задержалась, поскольку лишь через полчаса директор и хореограф назначили ей встречу. Было категорически необходимо решать, что делать с премьерой.
Она присела за трюмо, смотря на Виктора через отражение в зеркале.
— Ты должен был сказать. — Она вздохнула.
— И что бы это изменило? — Виктор смотрел в потолок.
— Я хотя бы знала.
— Ты знала.
— Ты все равно должен выйти в премьеру. У тебя нет выбора.
— Да.
Она замолчала, смотря на свое отражение. Ее карьера танцовщицы закончилась раньше, чем она достигла его возраста.
— Скажи мне честно, Виктор. Ты причастен ко всему?
— Спал ли я за свою роль? — Люмьер невесело усмехнулся.
— Да. Спал ли ты с кем-то за свою роль.
— Нет, Мари, нет.
— Ты говоришь мне правду? — Она развернулась на стуле и строго посмотрела на Виктора.
Он повернул голову и, чуть улыбнувшись, посмотрел на нее.