Он купил Венсану большой букет красивых розовых и белых цветов: их было много, все разные, а потому он даже не запомнил, из каких тот состоял. А потом пригласил поужинать в одном из неплохих заведений Парижа — в ресторан «La Tour d’Argent», где любили отдыхать как бывший император Франции Наполеон III, так и известный писатель Оноре де Бальзак. Сперва он думал пригласить Венсана в «Le Grand Vefour», но рассудил, что там слишком часто бывают знакомые артисты и музыканты, писатели и политики, и что вряд ли столь своеобразный контингент подойдет для ужина вдвоем. Хотелось чего-то роскошного, но менее претенциозного. В тот вечер они сидели на втором этаже, где открывался завораживающий вид на Собор Парижской Богоматери. Виктор заказал королевских лангустов и бокал белого вина для Венсана, а сам ограничился водой, но перед этим заказал для Дюплесси кофе, а для себя чай и два десерта. Это было красивое свидание. По-настоящему романтичное. Они разговаривали о разных приятных вещах, далеких от повседневности в своей возвышенности, хотя некоторые темы касались работы, но, как ни крути, один был художником, а второй балетным артистом, и так или иначе в их профессиях было что-то особенное и тонкое.
Прогулка домой заняла больше часа — в тот вечер Виктор решил проводить Венсана и снова остаться на ночь, поскольку пока еще его никто не прогнал. Они шли под руку по набережной, когда уже было совсем безлюдно, то и дело останавливаясь, чтобы обняться или поцеловаться, или просто посмотреть на воду, на возвышающиеся громады и вертикали спящего Парижа, внимая тишине и весеннему благолепию.
Стоило им практически подняться на Холм, как Виктор остановился, прямо посреди улицы — совершенно безмолвной — и привлек к себе Венсана, обнимая его за талию одной рукой, а второй зарываясь в его волосы. Это был глубокий и чувственный поцелуй.
Но что-то пошло не так. Люмьер уловил чей-то голос, но не разобрал слов. Ему пришлось отпустить Венсана и повернуть голову, чтобы заметить краем глаза неприглядного, но заметно не самого достойного человека. Одного его внешнего вида было достаточно, чтобы понять — личность не из приятных. Люмьер прислушался — тот говорил грубости, достаточно нелицеприятные. Мужчина был ниже его, но шире в плечах. Виктор вздохнул и покачал головой. А потом отпустил Венсана и развернулся, закрывая его собой. В Люмьере поднялось то самое врожденное желание защитить.
Его плечи расправились, и весь он стал казаться жестче, увереннее, словно готовый наброситься зверь. Люмьер почти не обращал внимания на то, что говорил этот человек — тот, казалось, был пьян, но при этом откровенно зол. Виктор понимал, что в таких ситуациях лучше сбегать, но улица была узкой, а лишнее движение могло спровоцировать этого ненормального на что-то похуже угроз. Виктор уже приготовился драться, хотя очень этого не хотелось. Пусть он и был физически выносливым, но тело балетного артиста — это не тело борца и воина, а потому он он мог разве что принять удар на себя и постараться противостоять, но не одержать победу. Люмьер не обманывался на свой счет.
Но потом произошло удивительное — буквально в соседнем доме на третьем этаже распахнулось окно и гневный женский голос разразился на всю спящую улицу, и, как оказалось, это была жена разгневанного пьяницы, которая еще и швырнула в него горшок с цветком, как в темноте разглядел Виктор. Но ему некогда было думать об этом. Пока мужчина отвлекся, задрав голову и вытаращившись на благоверную, Люмьер взял Венсана за руку и повел его за собой, минуя несколько ближайших улиц, чтобы сразу подняться к дому, где жил Дюплесси. Виктор выдохнул, когда они поднялись в квартиру и заперли дверь, а потом он сразу поставил чайник, чтобы выпить пару чашек, снимая усталость, и налил Венсану в стакан немного вина. Впечатление, все-таки, осталось из неприятных. Но, впрочем, пропало достаточно быстро, стоило только расслабиться в ставших уже родными стенах и улечься на кровати в обнимку.
Через несколько дней уже можно было начать паковать вещи. Их обоих отпустили с работы пятницы по вторник. Почему было принято такое решение — Виктор не понял, но был рад тому, что разрешение было получено. Утром Виктор сходил на вокзал Сан-Лазар за билетами на утренний поезд, отбывающий через день. Это был также маленький подарок. Он посчитал, что должен отдать матери половину от оставшейся тысячи франков, что составляло почти что годовую зарплату, и оставить вторую половину себе. Ужин в ресторане обошелся ему больше чем в сто франков, что он решительно скрыл от Дюплесси, радуясь тому, что Венсану все пришлось по вкусу. Люмьер любил широкие жесты, хотя и не всегда мог себе позволить подарить что-то по-настоящему драгоценное и удивительное, но очень старался сделать близкому человеку приятно. Так он уделял свое внимание, и это никогда не был способ откупиться. Для Виктора это было совершенно в порядке вещей.
Вернувшись в театр, он решил сразу же взять самые необходимые вещи, чтобы вечером отнести их к Венсану домой. Как-то негласно они стали проводить друг с другом все вечера и ночи — Виктор обязательно провожал его домой даже после совсем долгой работы, а потом оставался, и потом спешил ранним утром на работу в Гарнье.
То были обыкновенные рабочие дни, ничем не отличающиеся от всех остальных, правда, Люмьер разве что сидел в балетном классе, смотрел на разучивание тех или иных сцен, поскольку его принудительно отправили в отпуск. А потому в свободное время он просто решил поиграть на скрипке, которая также ждала своего часа отправиться домой к Дюплесси перед отъездом, поскольку он планировал взять ее с собой. Устроившись на своей кровати в пустой спальне, Виктор стал наигрывать последние родившиеся в его голове этюды. И все из них насквозь были пропитаны нежностью к художнику. Люмьер был влюблен, но разум его был спокоен и чист, хотя и преисполнялся невыразимой теплотой и лаской. Потом он принес Венсану кофе, поцеловал в макушку, и отправился гулять по театру, совершенно ничем не занятый. Оставалось только ждать, пока Дюплесси закончит работать и они смогут отправиться на Монмартр.
Виктору вновь передали письмо, когда он спустился к служебному входу. Оно было оставлено тем же утром. В своем предыдущем письме Люмьер написал лишь пару слов и еще одну музыкальную тему, правда, уже не для арфы, а для виолончели. Она не была шутовской, как первый крохотный этюд, не была хрупкой и переливчатой, как предыдущая. Это была куда более уверенная и чувственная мелодия, но сдержанная, вопрошающая и утверждающая, сложная для понимания и игры. Виктор признавал, что ему нравилось красоваться и флиртовать, и для него это мало что значило, но приносило обыкновенное тщеславное удовольствие.
К вечеру четверга они уже собрали вещи. Впрочем, Венсану пришлось взять куда больше, чем Виктору, поскольку в Руане у Люмьера была своя комната и самый необходимый минимум, а дорога в три часа не располагала к острой необходимости чего бы то ни было.
Поезд отправлялся в девять утра с вокзала Сен-Лазар, а потому Виктор еще с прошлого вечера договорился с кучером и заказал повозку на четверть девятого. Спать легли достаточно рано, но уснуть не могли до полуночи, поскольку не могли перестать говорить о чем-то несущественном, но очень важном одновременно, а именно о мечтах. О большом доме на берегу моря, где с другой стороны раскинулись поля и сады; об интересных блюдах, которые они обязательно попробуют; о странах, в которых обязательно побывают; и об их небольшой семье, состоящей из художника, танцора и большого пушистого кота. Виктор смеялся, что «его благородию» придется потеснить трон со своевольным котом, и улыбался. А потом уже не мог перестать мягко и мимолетно целовать Венсана.