Мадам Люмьер, немного смутившись кивнула, а Виктор, как заметил Венсан, кивнул одобрительно.
— Я слышал много удивительных историй о достопримечательностях вашего города и мне не терпится увидеть их все.
Проснувшись на рассвете, Венсан некоторое время просто смотрел на спящего Виктора, не желая тревожить его сон. Он чувствовал себя отдохнувшим и счастливым. Здесь, вдали от городской суеты, он чувствовал себя, словно рожденным заново. Немного полежав, художник поднялся на ноги и достал из папки, которую привез с собой, несколько чистых листов и остро заточенный карандаш. Он помнил об обещании, данном месье Бертрану, и решил, что вполне сможет завершить за это утро несколько эскизов. Сосредоточенно водя карандашом по шершавой поверхности бумаги, он не сразу понял, что вместо декораций к опере «Троянцы» рисует спящего.
Ему нравилось рисовать Виктора. Он сам не мог объяснить себе почему, хотя казалось, что за последние недели он выучил уже каждую линию. Каждый раз он находил в нем совершенно новые черты. Через рисунки он мог показать всю свою любовь и не быть осужденным или непонятым. Отношения, сложившиеся между ним и танцовщиком, пугали. Еще никогда раньше он не встречал в своей жизни человека, способного вызвать столь сильную бурю в его душе. Венсан понимал, что они в корне неправильны и противоречат всем его убеждениям, но вместе с тем боялся их потерять.
После завтрака они отправились на прогулку. Город настолько заворожил Венсана, что ему хотелось останавливаться буквально у каждого здания и рисовать. Виктору пришлось проявить недюжинное терпение и упорство, чтобы их прогулка не растянулась на весь день. Правда, несмотря на все уговоры, на площади у собора они провели не менее часа. Стройные готические линии произвели на него неизгладимое впечатление. Он долго смотрел на фасад, стараясь запомнить каждую деталь, а затем схватился за карандаш, забыв обо всем на свете. Должно быть, Венсан сильно утомил Виктора, потому что, когда он, наконец, закончил рисовать, тот выглядел уставшим.
Вернувшись домой, Венсан разложил все сделанные за день зарисовки на полу комнаты и внимательно их изучил. По возвращению в Париж ему хотелось написать целую серию картин, посвященных Руану. Конечно, ему бы хотелось рисовать с натуры, но времени было слишком мало. Дав себе обещание, что при первой представившейся возможности он обязательно вернется, художник сделал несколько пометок в своей записной книжке.
Виктор был занят разговором с матерью. Художник сел на кровать и окинул комнату задумчивым взглядом. Отчего-то в голову пришли строчки из письма, которое показал ему Виктор в поезде. Чувства, испытанные при прочтении, ему вовсе не понравились. Почему танцовщик терпит к себе такое отношение? Как может этот гнусный тип даже мечтать о нем? Но вместе с тем в его голове появилась и другая опасная мысль. А что, если Виктор в тайне желает этого? Венсан вдруг понял, что если это так, то он решительно ничего не может сделать. Он знал, что его чувство к Виктору подлинно, но также он твердо знал, что не сможет пойти против своих убеждений.
— Я все думаю про то письмо, которое ты мне показал. — Венсан встал позади Виктора.
— И что надумал? — Люмьер обернулся, вопросительно глядя на Венсана. Он по привычке вздернул левую бровь.
— Тебя интересуют подобные предложения? Тебе этого хочется? Со мной?
— Подобные предложения от людей, которых я не знаю, — нет. Да, мне этого хочется. С тобой.
— Ты бы хотел заняться с ним любовью?
Виктор посмотрел на Венсана такими глазами, словно не то, что впервые увидел, а как если бы у него вместо кудрей вдруг явились змеи Горгоны.
— Венсан… С чего такие вопросы?
Венсан закусил губу.
— Я подумал, что у тебя должны быть некоторые потребности. И, возможно, тебе бы хотелось этого от меня.
— Но спросил ты совсем иное. Собираюсь ли я заниматься сексом с человеком, который пишет мне письма.
— Я подумал, что он бы точно был гораздо более умелым, чем я.
— Венсан, давай рассуждать логически. Для начала, я состою в отношениях с тобой. И только с тобой. А ложиться в постель к человеку, который может оказаться умалишенным — кто в здравом уме пишет письма три года подряд, совсем не целомудренного содержания? — и вообще неизвестно кем, как минимум, опасно. И я не говорю уже о том, что это измена, и не вписывается в мои принципы и ценности.
— Я знаю, мой вопрос был глупым. Однако я не могу не переживать на тему того, что мои взгляды могут тебя ранить.
— Знаешь, я представляю, насколько своеобразными могут быть отношения с ревностным католиком. Душа моя, обойдемся без религиозного пожара сомнений и без ревности, хорошо? Я ведь не давал повода в себе усомниться.
— Конечно, не давал, — согласился Венсан. — Прости меня за то, что начал этот разговор.
— Если тебе было важно это сказать, ты должен был сказать. — Виктор притянул его к себе. — Обними меня, и не беспокойся.
Венсан послушно сомкнул руки на его шее.
Люмьер обнял Венсана за талию. Иногда Венсан, конечно, поражал его своими умозаключениями, но даже в такие моменты Виктор не мог перестать испытывать к нему невозможную нежность.
Ночь опустилась на Руан, казалось, раньше, чем на Париж. К полуночи они уже были в комнате Виктора, где стояла кровать на двоих, небольшой письменный стол, стеллаж с книгами и одинокий пюпитр у окна. Вещи были давно разложены — Виктор позаботился об этом заранее, пока Венсан о чем-то разговаривал с его матерью. Решено было отойти ко сну около часа ночи, чтобы встать рано утром и отправиться на осмотр достопримечательностей города, коих было не много, но они все-таки были.
Пока Венсан переодевался, Виктор сидел на стуле у стола, безотрывно смотря на того, чем немало смущал. Несмотря на то, что больше недели они прожили в одной квартире и каждую ночь вместе ложились спать, все равно их отношениям был лишь месяц, и легкое стеснение все еще присутствовало, хотя Виктор и вовсе предстал перед Венсаном обнаженным в первый день близкого знакомства. Показалось, что прошла целая вечность с того дня. Целая жизнь.
Люмьер ощущал однозначный и очень явственный отклик тела. Он сложил руки на груди, с укоризной глядя на себя самого, но потом все-таки поднял взгляд и сказал:
— Венсан.
Чем заставил его замереть с расстегнутой рубашкой. Виктор поднялся и подошел к нему. Люмьер привлек художника для поцелуя, накрывая ладонью его шею и обнимая за пояс. В последний раз настолько острое желание он испытал за роялем, когда произошел их второй поцелуй и он обласкал ключицу Венсана.
Его рука опустилась с шеи, поглаживая ключицу, и вслед за ладонью он стал мягко, но при этом чувственно, целовать его кожу. Виктор притеснил его ближе, а потому Венсан мог почувствовать, что побудило Люмьера к подобным неожиданным действиям.
Виктор снял рубашку с плеч Венсана, целуя и их, закрыв глаза и поглаживая ладонью его грудь. Пальцы Люмьера были прохладными, а тело его художника — до невозможного теплым.
— Я не зайду дальше, чем ты сам мне позволишь. — Люмьер сказал ему тихо, касаясь щекой щеки. — Ты можешь остановить меня в любой момент.
Люмьер потянул его за собой на постель, устраиваясь на подушках, чтобы Венсан был от него сбоку и Виктор мог до него дотянуться. Его руки гладили лицо Дюплесси и шею, спускаясь на грудь, пока Люмьер касался губами его рта, ласкал его языком или совсем невесомо прижимался. Он расстегнул рубашку, оказываясь в равноправном положении с художником.
Внизу было так горячо и болезненно, что Люмьер расстегнул брюки, запуская руку под ткань и накрывая себя ладонью. Он тихо выдохнул и прижался лбом к солнечному сплетению Венсана.
Венсан опустил глаза и закусил губу — как всегда делал в те моменты, когда был чем-то удручен.
— Мне кажется это неправильным. Это ведь мой первый раз.
— Венс, — Виктор погладил его по щеке. — Я понимаю. Мы можем не заходить далеко.
— Можем? — Он удивлённо поднял бровь.
— Так, как ты захочешь, — Люмьер сделал паузу, а потом добавил: — Я могу сделать это сам.