— Я не понимаю. Что ты имеешь ввиду?
— Приласкать себя. — Виктор поцеловал его плечо. — Если ты не готов.
— Ты не будешь считать меня трусом?
— Нет, не буду, — Люмьер взял его лицо в свои руки. — Того, что ты со мной, уже достаточно, чтобы я не стал считать тебя трусом.
Венсан улыбнулся и притянув к себе Виктора запечатлел на его губах поцелуй.
— Спасибо.
— Но я попрошу тебя только об одном.
— Все что угодно.
— Целуй меня, пока я это делаю. Хорошо?
Венсан послушно кивнул.
Виктор не чувствовал ни стеснения, ни неловкости, но какое-то особое ощущение интимности все же присутствовало, которое он не испытывал очень давно. Впрочем, так же давно он ни с кем не был. Да и никого из своих прежних любовников и любовниц он не любил, и надолго в его жизни они не задерживались. И музыку он им не посвящал.
Люмьер лег на постель, избавившись от брюк, но оставив рубашку, пусть и расстегнутую — так ему было приятнее. Ведь он и так был наг душой и чаяниями перед Венсаном.
Виктор притянул его к себе, погладил щеку ладонью и поцеловал, и этот поцелуй был куда более чувственный, в то время как Люмьер вновь накрыл себя ладонью, начиная медленно и неспешно ласкать. Им некуда было спешить. Не здесь и не сейчас.
Венсан смотрел на него с удивлением и смущением. Ему хотелось сделать Виктору приятное, но он был не уверен, что поступает правильно. Его сердце отчаянно забилось, но он решил не обращать внимания. Художник целовал Виктора так нежно и страстно, как никогда раньше.
Люмьер запустил пальцы в волосы Дюплесси, отвечая на поцелуй, не отрываясь, чтобы вздохнуть. Виктор понимал все, а потому и не требовал, не мог себе позволить преступить столь тонкую грань. Это не могло продолжаться долго, ведь Виктор был достаточно сильно возбужден, отчего его тело было напряжено, а пальцы вцеплялись в кудри Венсана иной раз до легкой боли. Виктор оторвался от поцелуя, чтобы только попросить:
— Я бы хотел, чтобы ты хотя бы прикоснулся ко мне, — его дыхание было неровным, а голос тихим, но звучал ниже и даже вкрадчивее.
Венсан сделал глубокий вдох и принялся ласкать Виктора, чувствуя как его тело напрягается и тяжелеет под его пальцами. Он чувствовал себя неопытным мальчишкой, но был готов поклясться что все что происходило между ними было очень приятно.
Виктор накрыл его руку своей, сжимая пальцы сильнее. И пусть ласкали сейчас его, он не мог не целовать Венсана в шею, оглаживать руками его плечи и грудь, уделяя особое внимание ключице и ребрам. Люмьеру нравилось запускать пальцы в его волосы и заставлять Дюплесси запрокидывать голову, пока его язык проходился по коже, все еще хранящей аромат его парфюма. Виктор вздохнул, в это же самое время выгибаясь под художником.
Венсану казалось будто он грезит наяву. Все казалось таким нереальным и далеким. Он продолжал ласкать Виктора и чувствовал как они приближаются к пику.
Все закончилось быстро, но ярко. Виктор задрожал и застонал, но тихо и словно бы скромно, чтобы не нарушать тишину их уединенности. Он обнял Венсана, укладывая его на себя, и замирая так на несколько мгновений, чтобы перевести дыхание, прикрыв глаза.
— Тебе понравилось? — спросил Венсан с придыханием.
— Да, — Виктор ответил ему не менее сбивчиво. — Очень. — Он заправил прядь волос за ухо Венсана. — Я счастлив с тобой.
Он не решился сказать другое, но они оба понимали, что Люмьер имел ввиду.
Поднявшись с кровати, Венсан обошел комнату и устроился в уютном кресле, где мог полностью созерцать Виктора. Он знал, что рано или поздно это должно было произойти, но не мог и представить, что это будет так волнующе. Ему хотелось поговорить о только что случившемся с Виктором, но он не знал как лучше начать. Все мысли смешались в голове. Он винил себя за слабость и трусость, но понимал, что иначе поступить не мог. Виктор едва ли поймет его страхи, а сам Венсан не знал как лучше об этом сказать. Виктор лежал несколько минут, но потом поднялся и сам. Он избавился от рубашки и взял в шкафу полотенце, чтобы отправиться в ванную.
— Ложись спать, уже достаточно поздно.
Виктор больше не стал акцентировать внимание на том, что произошло, почему-то чувствуя, что это было ошибкой. Да и то, что Дюплесси ничего ему не ответил на последние слова, немного обижало. С Венсаном в подобных вопросах было непросто.
— Я приду чуть позже. Не дожидайся меня.
Венсан хотел было ему ответить, но не смог вымолвить ни слова. Бросив беспомощный взгляд на Виктора, он медленно кивнул и принялся раздеваться. Решив, что на следующее утро он обязательно поговорит с Виктором, Венсан лег в кровать и постарался уснуть как можно скорее.
Виктор встал ни свет ни заря. И Венсан, и мать еще спали, а потому он бесшумно поднялся, накрыл Дюплесси одеялом по шею, чтобы тот не замерз. В доме было прохладно, несмотря на уже разыгравшуюся весну.
Люмьер умылся и привел себя в порядок, одевшись в белую рубашку и черные брюки с пиджаком. Он не был особым любителем ярких красок и предпочитал классику. Шарф с магнолиями он оставил висеть на вешалке, чтобы не затаскивать его лишний раз. Взглянув на себя в зеркало, Виктор взял в руки небольшой пузырек, в котором было ароматное масло, и, растерев его между ладонями, пропустил пальцы через кудри. Он уложил ставшие послушными пряди. Люмьер собирался, словно на свидание, но это был важный день. Он собирался на кладбище к своему отцу.
Кладбище Монюманталь располагалось в получасе пешего хода, так что добраться до него на экипаже занимало совсем мало времени. Погода была далеко не самой лучшей — тучи собирались, небо хмурилось, и дождь, начавшийся ночью и переставший к рассвету, грозил разразиться снова. Виктор взял с собой скрипку, а потому не считал возможным гулять по сырым улицам с инструментом. Взяв фиакр, он отправился в путь.
Отец был для него больше, чем человек, который дал ему жизнь. Он был символом чего-то важного, монументального. Ив Люмьер был для него олицетворением «настоящего мужчины», и, конечно, это понятие было крайне расплывчатым, но Виктор понимал его по-своему. Воля, несгибаемая и совершенно невероятная, любовь к своим близким и готовность сделать все для своей семьи и друзей, абсолютная преданность своему делу и своим моральным принципам и просто удивительный характер, который был многим не по душе, но абсолютное нежелание подстраиваться под кого-то были самыми яркими чертами его отца. Ив Люмьер всегда шел своим путем. Это восхищало.
Люмьер был похож на Ива внешне, хотя слово «похож» не могло передать того, насколько. У них было одно лицо. И только завиток кудрей достался Виктору от матери. Он хотел быть таким, как отец — сильным, волевым, преданным себе и своему делу. И иногда у него получалось прочувствовать это сполна. Конечно, Виктор понимал, что все воспоминания об отце — это плод детского восхищения и рассказы матери, но этот образ Ива был для него важен и ценен.
Элизабет Люмьер всегда говорила сыну, что он похож на отца. Не только внешне, но и качествами, и что в нем так мало от нее самой. Но это было не так.
Она вложила в него чуткость и нежность, в то время как Ив Люмьер был достаточно серьезным и сложным человеком, куда более нетерпимым к проступкам и людской глупости. Виктор был жестким в отношении чужой непорядочности и бесчестия, а на глупость закрывал глаза, понимая, что ничего с этим уже не поделать. Что у отца, что у сына был очень своеобразный характер.
Он добрался до кладбища, заплатил вознице и на некоторое время остановился перед воротами Монюменталь, чтобы успокоить мысли окончательно, ведь ему предстояло соприкоснуться с вечностью.
Виктор распахнул калитку и вошел. Его сразу же окружила тишина и запах дождя: прелой листвы, усыпавшей дорожки после сильнейшего ветра и влажности. Ноги вели его сами. Держа в руках скрипку и купленный по пути букет из белоснежных лилий, он поднимался к склепу, располагавшемуся вдали от всех остальных.
Он слушал тишину и шорохи листьев. На кладбище было пустынно и тихо. Виктору и вовсе казалось, что он был в полном одиночестве, но потом мелькнула мысль, что здесь он точно не был один. Сотни людей, которые нашли покой в этой земле, не могли никуда исчезнуть.