— Я должен перед тобой извиниться. За вчерашнее. Это было некрасиво с моей стороны, и я бы не хотел, чтобы это испортило твое отношение ко мне. Завтра мы вернемся в Париж, и я не хочу, чтобы это оставило у тебя неприятные впечатления от пребывания в моем доме.
Венсан нежно коснулся щеки Виктора и улыбнулся.
— Спасибо. Я очень рад, что ты пригласил меня поехать с тобой. Руан очень красив, а твоя мама прекрасная женщина. И мне было очень приятно провести это время с тобой.
Виктор неуверенно посмотрел на художника.
— Точно? Несмотря на…
— Да. — Венсан коротко поцеловал его.
— Хорошо. — Виктор кивнул и чуть улыбнулся.
Виктор не мыслил грандиозными планами на будущее, не строил теорий, как дальше сложится жизнь, хотя рассматривал иной раз различные варианты событий, явлений и суть вещей, и хотел верить, что ему доступно простое человеческое счастье, от которого он бежал, которого сторонился, боясь ошибиться, не преуспеть и обмануться.
Живя умом, он боялся жить сердцем, понимая, что оно глупое и беспечное, принадлежащее юноше, который когда-то во что-то верил. Но в те дни он чувствовал лишь одно — надежду, с одной стороны слепую, с другой — позволяющую ему идти дальше, куда бы эта дорога его ни привела.
========== Глава IX ==========
Поезд Руан-Париж отбыл от вокзала десять вечера. Это был самый поздний рейс, который тот совершал. Виктор настоял на том, что хотел быть с матерью подольше, да и сам платил за билеты, поэтому вопрос, во сколько они должны были отправиться обратно, даже не стоял. Им вновь повезло — в купе они были совершенно одни. На неделе люди не особенно стремились прибыть из города в город, а потому можно было спокойно расположиться на сидении даже лежа, что Люмьер и сделал, не будучи в силах сидеть три часа в ночь.
Он положил свою сумку, накрыл ее пиджаком, и устроился, прикрыв глаза. То ли он начал заболевать, то ли просто очень сильно устал, но силы его покинули совершенно. Глаза закрывались, не было даже особого желания говорить. Ему казалось, что он иссяк.
Это не было связано с эмоциональными переживаниями, но, возможно, на это влияла погода. Люмьер любил дождь, но жить мог исключительно в солнечную погоду. Когда небо хмурилось и нависало, он испытывал такую изможденность, что не мог даже встать с постели, и с возрастом это проявлялось еще сильнее. Он молчал и лежал с закрытыми глазами около получаса, а потому могло показаться, что он заснул, но тяжелый вздох и отразившееся на лице страдание из-за резкого спазма и боли в голове не позволили обмануться.
Виктор приоткрыл глаза, смотря на лампу над головой, но потом вновь их закрыл и повернул голову так, чтобы свет не так сильно беспокоил. Несмотря на свое состояние, он не переставал думать. И надумал самый безобразно нелогичный вопрос, который ему казался очень важным.
— Венсан, скажи, — он заговорил очень тихо, — я достоин чего-то хорошего?
Венсан вздрогнул и оторвал взгляд от эскизов, которые сделал за время пребывания в Руане. Новый город захватил его настолько, что для театра он успел сделать совсем мало. В ближайшие дни ему предстояло работать с особым усердием, если он хотел показать месье Бертрану что-то путное.
— Да, заслуживаешь, — уверенно произнес он.
Виктор качнул головой, как смог, и тяжело вздохнул. Но глаз больше не открывал. Свет, даже мягкий, бил по глазам так сильно, а предметы казались ярче, чем обычно, и это было очень неприятно.
— То, как я живу, скорее отрицает это. Ты по-другому смотришь на вещи, поэтому я и спрашиваю.
Почему-то говорить ему давалось очень тяжело. Произносить слова казалось непосильной задачей.
— Я задаюсь этим вопросом с юности. Я неприятен тем, что я другой. Если бы я был таким, каким нужно быть в этом мире, было бы лучше?
— Это был бы кто-то другой, но точно не Виктор Люмьер, которого я знаю.
Венсан пожал плечами и убрал рисунки в папку. Некоторое время он молчал, обдумывая внезапно заданный вопрос, а затем тихо добавил:
— Я бы не хотел, чтобы ты был другим.
— Ты в этом уверен? — Виктор усмехнулся. — Я тебе сперва точно не пришелся по душе. Ты ведь тоже увидел только мое лицо, а потом захотел избежать встречи с тем, что подразумевает под собой этот самый «Виктор Люмьер».
— Ты меня удивил. Я никогда не встречал людей, подобных тебе, и я испугался.
Люмьер повернулся на бок, чтобы все-таки посмотреть на Венсана, пусть и ненадолго.
— Я часто думаю о том, не слишком ли я странный для тебя. Непонятный, своеобразный, неправильный. Нельзя отрицать, что на многие вещи ты закрываешь глаза.
— Мои взгляды ты тоже находишь странными. — Венсан улыбнулся краешками губ.
— Одно дело — иметь отношения с тем, кто верит в то, во что верит почти вся Франция, другое дело — с тем, кто отрицает.
Люмьер пропустил пальцы через волосы, убирая кудри со лба. Голова казалась чугунной, невыносимо тяжелой, и каждое движение отзывалось так, если бы его раз от раза били по затылку.
— Я учусь, — просто ответил Венсан.
— Удивляюсь тому, как умело ты обходишь болезненные точки соприкосновения. Люди учатся этому годами в отношениях. И я все еще не могу понять, а я пытаюсь, каким образом ты вообще пошел на отношения со мной, которые противоречат всей системе твоих ценностей.
— Ты был слишком сильным соблазном. Я не мог устоять перед твоими чарами.
— Патетично.
Люмьер тяжело вздохнул и устало посмотрел на Дюплесси.
— Я просто хочу верить, что в один момент ты не посмотришь на меня и не скажешь, что я — твоя ошибка.
— Ты не можешь быть ошибкой, Виктор. Однако я боюсь, что могу разочаровать тебя со временем.
— Ты не разочаруешь, Венсан. Потому что я не очарован. Я даже не влюблен. И ты это знаешь.
Венсан лишь улыбнулся ему в ответ и закрыл глаза.
— Кажется, мне нужен врач. — Люмьер приложил ледяные руки к горячей голове.
Венсан осторожно коснулся его лба и покачал головой.
— Все же не стоило тебе гулять под дождем.
— Оно того стоило. — Виктор перехватил его ладонь и прижал к голове.
К тому моменту, как поезд прибыл на вокзал Сен-Лазар, Виктор проспал два часа. Сон, правда, был болезненным и не принес ему ни удовольствия, ни облегчения головной боли. Был уже час ночи, когда они соприкоснулись с парижской выходной действительностью — не было ни одного свободного экипажа.
Идти было около сорока пяти минут, и Виктора это изрядно разозлило. До театра он добрался бы за пятнадцать минут, но отправить Венсана одного на Монмартр он попросту не мог, а потому предложил его проводить. Точнее, настоял на этом, не слушая возражений, которые Дюплесси все-таки постарался высказать.
Люмьер уступил ему разве что в распределении поклажи. Виктор нес свои вещи, а Венсан свои. Для Люмьера это был скорее нонсенс по уже давно обоснованным причинам. Благо, что над Парижем не разразился ливень, который преследовал их от Руана уже несколько часов.
Ночь над городом была ясная, свежая и звездная. Люмьер попросил только передохнуть у ступеней Гарнье — этот путь был для него привычным, а потому до Монмартра они следовали именно по нему. Да и у проспекта Оперы было чуть более безопасно, нежели если бы они обходили театр стороной. В любом случае, это место было домом Виктора, а потому, так или иначе, ему хотелось хотя бы пять минут провести рядом с Гарнье. Он сидел на ступенях, переводя дух, и только потом они направились дальше.
Путь до квартиры Венсана дался ему непросто, но он старался не выказывать не столько усталости, сколько ощущение того, будто его голова разваливалась на части, а все кости крошились. Он чувствовал, каким сильным у него был жар, но ни слова не говорил о том, что ему становилось только хуже — не хотел беспокоить Венсана лишний раз. Старая тридцатилетняя — ну, почти — развалина, думал он. Это вызывало только горькую усмешку.