Венсан долго молчал, застыв в неестественной сгорбленной позе, а потом твердо ответил.
— Для меня он и есть Бог.
— Но вы говорили, что он мертв. Разве Бог — смертен?
Венсан покачал головой.
— Виктор Люмьер мертв. Теперь Бог живет в ком-то другом. Он отвернулся от меня, и мне не дано больше его найти.
— А что если Люмьер жив? Думаю, Париж бы заметил его смерть. Вы никогда не думали о том, что он вас не любил?
Венсан со злостью уставился на Себастьяна.
— Как вы смеете такое говорить?
Себастьян поднял вверх раскрытую правую ладонь и внимательно посмотрел на Венсана в ответ.
— Я лишь спрашиваю, а не утверждаю, делая выводов.
— Он любил меня. Я знаю это, ибо так сказал мне Бог, — ответил Венсан и погрузился в молчание всем видом показывая, что больше не хочет говорить на эту тему.
Из соседней комнаты доносились звуки какой-то печальной, совсем не восторженной, но напоминающей скорее стук капель дождя по стеклу мелодии. Себастьян отметил, что Виктор был скорее всего чем-то расстроен, но даже и мысли не мог допустить, что Люмьер что-то чувствовал или знал. Венсан тем временем находился где-то совсем далеко в своих мыслях. Он вспоминал первый раз, когда увидел Люмьера на сцене и как Обер провел его за кулисы в тот вечер. Пальцы все сильнее сжимали плоть, оставляя под собой кровоподтеки, а в голове вдруг заиграла та самая мазурка.
«Ты все потерял,» — произнес голос.
Музыка закончилась неожиданно, словно пианист резко остановился, не захотев вновь коснуться клавиш. Себастьяну это не понравилось, но он даже не подал виду, а потом махнул слуге рукой, чтобы тот выполнил прихоть Виктора, которая придет тому в голову, а сам еще некоторое время смотрел на Венсана, который был уже за пределами реальности без любопытства, но скорее с удовлетворением.
Виктор молча сидел за роялем и думал. Пальцы сами наигрывали что-то спокойное и ненавязчивое, пока мысли обращались к весне идущего на убыль года. Он думал о Венсане и о последнем утре, когда видел его таким, почти что, каким когда-то узнал.
Это было солнечное и чистое утро, над Парижем плыли облака, но мягко и приятно скрывали от ярких лучей, грозящихся не только поцеловать кожу, но и навлечь дурное самочувствие. Люмьер должен был в отправиться в Руан десятичасовым поездом, чтобы навестить мать, которую не видел так давно, и сбежать от неприятных мыслей об измене и о том, что, вероятно, навсегда потерял Венсана. Виктор переживал, опустошенный и уставший, а потому заснул и пропустил время, когда ему пришлось бы вставать, чтобы успеть.
Около одиннадцати он встал и собрался, стараясь лишний раз ни о чем не думать. Безусловно, у него не получалось, и все мысли возвращались к тому, что он изменил Себастьяну далеко не раз, обманывал его все это время, и что через час Венсан станет чьим-то законным мужем. Виктор запомнил ее имя, но даже не удосуживался поминать женщину в своих мыслях как следует. Следующий поезд отправлялся до Руана в час дня, и он решил позавтракать в отеле, а потом пешком отправиться до вокзала Сен-Лазар, до которого было полчаса пути. Люмьер завтракал без аппетита, и вскоре закончил свой первый и абсолютно лишний прием пищи чашкой чая и папиросой Венсана. Виктор как никогда пожалел, что оставил эту привычку в том году, когда получил свою травму.
Париж был прекрасен в солнечном свете, в аромате листвы и весны, в своих звуках и музыке фонтанов, говоре горожан. Виктор шел по набережной и думал о том, что все было неправильно, но совершенно закономерно. Чувство усталости, которое на него навалилось, было слишком сильным, чтобы Люмьер мог с ним справиться. Все сперва казавшееся чрезмерным, теперь утратило былые краски и стало обыденным, простым, как если бы ты вышел с яркого театрального представления в вечер, ничем не отличавшийся от любого другого. Виктор, который даже не ненавидел себя, который скорее ничего не чувствовал, дошел до Опера Гарнье, от которой было рукой подать до последней цели. Он подошел к ней ближе и присел на ступени. Народу, на удивление, было не так много, а потому на ступенях он сидел один, смотря на проспект Оперы. Виктор думал о том, чтобы что-то сыграть прямо там, на месте, но чувствовал такую слабость во всем теле, что сомневался, что сможет удержать даже невесомый смычок. За двадцать минут до отправления поезда, когда он уже знал, что Венсан, должно быть, соединил себя узами брака с Адель де Бонн, Люмьер встал и, задержав взгляд на фасаде театра, отправился на вокзал, желая только одного — обнять свою мать и не говорить ни слова, зная, что она все поймет и так.
Но Виктор не доехал до Руана. Стоило ему только зайти на вокзал, чтобы купить билет в кассе, ему на плечо опустилась чужая тяжелая рука, и Люмьер понял, что что-то пошло не так. Это был один из слуг в их доме, точнее, в доме Себастьяна. Сперва Виктор не понял, что произошло, но потом, когда перед ним поставили факт, что в этот день он не уедет домой, поскольку Себастьян Эрсан желает видеть его незамедлительно и срочно, он начал догадываться. Виктор принял как данность, что его поведение было известно Себастьяну, и он сел в экипаж, хоть и с тяжелым сердцем, чтобы направиться обратно. На встречу теперь уже с человеком, который знал, что его предали.
— Я был сегодня на свадьбе маркиза де ла Круа, — мягко начал Эрсан. — Бедный мальчик! Он совсем запутался. Все время твердил о грехе и как любит и уважает свою невесту. Он даже поведал в красках о своих планах на первую брачную ночь. Никогда не слышал о молодом человеке с такой изощренной фантазией.
Виктор смотрел на Себастьяна с некоторым сомнением.
— Юн… Юноши романтизируют секс. Первую брачную ночь — дамы. Это не удивительно.
У Люмьера слова застревали в горле. Он не понимал, зачем Себастьян говорил ему все это, но догадывался. Точнее, хотел бы не знать, но увы.
— Впрочем он всегда был не таким как все. Сын герцога де ла Круа, одного из самых влиятельных людей в нашей стране, вообразил себя простым художником и держал себя на воде и хлебе, — Эрсан внимательно смотрел на Виктора. — Говорят его видели спорящим с самим собой на улицах Парижа. Надеюсь, жена его сможет образумить.
Виктор вздохнул и опустил глаза.
— Перестань, Себастьян. Глупо было мне полагать, что ты не узнаешь. — Он почувствовал слабость в ногах и присел в кресло. — Я ведь поэтому сейчас здесь, а не дома.
Себастьян долго смотрел на него, а затем тихо произнес.
— Он совсем потерял контроль над собой на церемонии. Кричал, что всюду кровь и клялся в верности своей жене. Потребовалась помощь четырех мужчин, чтобы успокоить его. Думаю, об этом будет еще долго вспоминать весь Париж.
Виктор закрыл лицо руками, но потом с силой запустил их в волосы, но спустя несколько мгновений обессиленно опустил их обратно, поднимая затравленный взгляд на Эрсана.
— Скажи еще что-нибудь, — его голос словно звучал незнакомо, — сделай мне еще больнее. Я, признаю, заслужил.
— Он кричал о том, что ты, мой дорогой Виктор, буквально утопил его в скверне.
Глаза Эрсана недобро блестели. Виктор почувствовал, как сердце забилось в груди так часто и сильно, что застучало даже в горле. Он весь сошел с лица, руки сами собой потянулись к розарию на шее, но так и остались в движении.
— Для тех, кого земная плоть звала, — Люмьер прикрыл глаза, — кто предал разум власти вожделений¹, — закончил Виктор шепотом. Он усмехнулся, горько и даже отчаянно. Себастьян добился своего. Виктор нездорово улыбнулся.
— Не лучшего любовника ты себе выбрал. Его место в лечебнице для душевнобольных, — с презрением произнес Эрсан.
— У него она хотя бы есть.
Виктор почувствовал невыносимую усталость.
— Сомневаюсь, что после церемонии она у него осталась.
Виктор какое-то время молчал. Ему показалось, что вечность, но это было совсем не так. А потом он произнес:
— Я должен попросить у тебя прощения.