Приготовления шли в спешке, но тем не менее все было преисполнено чести и достоинства. Церковь украсили белыми розами, которые так любила Адель и вокруг стоял потрясающий цветочный аромат. Сама Адель была облачена в белое платье и ее последнее ложе, установленное на постамент перед алтарем, было выложено белыми лилиями. Когда все собрались и заняли свои места, началась панихида. Каждый член семьи де ла Круа склонил голову внимая словам, а когда запел хор, по щекам Жозефины де ла Круа покатились слезы. Вот только скорбела она вовсе не о невестке, которую несмотря на то, что считала хорошей партией, втайне презирала, а о собственном сыне, запертом в покоях вместе с Ноеллой в качестве его молчаливого стража. Он едва ли ее узнавал, вернувшись в последний раз домой на рассвете весь в крови. Она не задавала никаких вопросов, но не оставалось сомнений, что произошло что-то ужасное. Посовещавшись с мужем, она приняла решение оставить его в особняке и не выпускать на улицу ни при каких условиях. И хотя речи о лечебнице и быть не могло, сейчас она думала о том, что больше ничем не в силах ему помочь.
В первый и в последний раз Виктор был на похоронах собственного отца, но едва ли запомнил хоть что-то, кроме огромного и бесконечного потолка церкви, печальных лиц друзей Ива и практически постоянно плачущей матери, которая все время держала его на руках.
Люмьер не планировал быть на похоронах маркизы, но Себастьян настоял на том, чтобы тот пошел в качестве сопровождающего личного помощника. Виктор с самого утра был уверен, что Венсана в этот день он не встретит. Эрсан никогда бы не позволил ему выйти в свет с возможностью столкнуться с ним. Зато там были герцог и герцогиня де ла Круа, и с последней он мог бы поговорить, хотя Анри хотелось разбить лицо до сих пор.
Люмьер сидел на скамейке рядом с Эрсаном и рассматривал убранство церкви, слушая мессу. Обводя глазами алтарь, изгибы подсвечников, фигуры и колонны, он много о чем думал, но в то же самое время не мог собрать мысли в единое целое. Месса, казалось, длилась очень долго, но при этом ощущение времени в Сен-Сюльпис растворилось в звуках голосов. Виктор чувствовал себя лишним, но при этом он все равно достаточно неплохо знал семью де ла Круа. Он любил Венсана до сих пор, но уже скорее воспоминания о нем. Все казалось уже таким далеким и словно бы ненастоящим.
В какой-то момент месса закончилась, потом люди вокруг них стали оживляться, чтобы встать и попрощаться с маркизой де ла Круа, прежде чем ее навсегда похоронят на том самом знаменитом Пер-Лашез, где, как оказалось, действительно находился семейный склеп де ла Круа.
Виктор сидел на своем месте, пока люди вокруг поднимались и уходили. Кто-то несдержанно плакал, хотя Люмьеру иногда казалось, что аристократы настолько черствые и чопорные, что не готовы позволить себе подобную слабость.
— Мы отправимся дальше на погребение?
— Не думаю, — Себастьян посмотрел на часы.
— Стоит принести соболезнования семье де ла Круа. — Виктор ощущал себя в очень странном расположении духа, но каким еще оно могло быть в столь неоднозначный день. — Я хочу выйти. — Когда толпа стала таять, Люмьер поднялся и пошел на выход из церкви. Хотелось глубоко вздохнуть. Но на время он задержался, встретившись взглядом с герцогиней. Виктор подошел к ней, практически уже на половине своего пути из церкви. — Герцогиня, — он тихо сказал, — мне жаль.
Она несколько мгновений смотрела на него долгим печальным взглядом, а затем тихо произнесла:
— Вы знали моего сына. Мне тоже очень жаль.
— Венсан… Как он сейчас?
Она закрыла глаза, по ее щеке пробежала слеза.
— Он почти никого не узнает.
Виктор неясно прикоснулся к своей груди. Под плотной белоснежной рубашкой находился розарий. Люмьер достал чистый платок и передал Жозефине.
— Я бы хотел его увидеть.
Она приняла платок из его рук и чуть улыбнулась.
— Возможно, это могло бы помочь. Вы ведь были близки.
Виктор чуть обернулся и посмотрел на Себастьяна, который разговаривал с самим герцогом.
— Да, были. Даже очень близки.
Он не знал, почему эта женщина вызывала у него приятные чувства, особое расположение. В отличие от герцога, Виктор действительно уважал герцогиню.
Люмьер опустил глаза, не зная, сказать ей или нет. Жозефина неожиданно протянула к нему руки, затянутые в черные перчатки и просто сказала:
— Приходите послезавтра днем.
Виктор стал судорожно вспоминать, были ли у Себастьяна какие-то важные дела на это время.
— В два часа дня я буду у вашего дома.
Но потом им пришлось прерваться, ведь к герцогине хотели подойти и другие люди, которые уже чуть ли не ждали за спиной Люмьера. Он кивнул Жозефине, чуть улыбнулся и продолжил свой путь на выход из церкви. Но кое-что буквально у самой двери заставило его остановиться. Отголоски чужого разговора.
— Высказал свои соболезнования? — Эрсан незаметно подошел к нему и взял под руку. Его пальцы больно сжали запястье Виктора.
Люмьер ничего не ответил, он вслушивался в чужую речь. Он повернул голову, чтобы посмотреть на говоривших. Двое молодых людей, примерно одного возраста с Венсаном говорили не самые приятные вещи.
— Я говорю тебе, это он сам убил свою жену! Маркиз сошел с ума и убил ее. Много ли надо?
— Я давно говорил, что он не больше, чем сумасшедший урод. Интересно, а своего сына он тоже того?
Виктор постарался сделать глубокий вдох. Но не помогло. А потом вырвал руку из руки Эрсана и целенаправленно двинулся к тому, чей голос показался ему наиболее мерзким. Он подошел к говорившему, резко взял его за грудки и впечатал в церковную стену, едва ли не ударив того затылком о подсвечник, жестко встряхнул и, отпустив одной рукой, ударил по щеке так, что мог послышаться хруст.
— Закрой свой поганый рот, иначе… — настолько нецензурные выражения от Люмьера можно было услышать лишь во время порядочных приступов гнева. Он был непросто зол, а в бешенстве.
Себастьян Эрсан стоял на чуть в отдалении и поражённо смотрел на своего любовника. Он не сделал ни единого движения, чтобы помочь или утихомирить его, а лишь наблюдал за Люмьером с неподдельным интересом.
Молодой человек пытался оттолкнуть Виктора, в то время как его друг смотрел, стараясь отойти подальше. Люмьеру заехали локтем в лицо, но он даже не стал обращаться на это внимание. И это разозлило его еще больше. Желваки проступили, а зубы были сжаты так, что казалось, он как волк, мог наброситься и вцепиться в шею, раздирая его у всех на глазах.
Люмьер схватил его за горло, с силой сжимая пальцы, что вскоре тот молодой человек стал задыхаться и хрипеть, пытаясь вырваться.
— Мерзкая сучья дрянь, пытающаяся опозорить честь семьи де ла Круа. Может тебе стоит вовсе перестать говорить? А еще лучше — перестать дышать?
Эрсан резко подался вперед и с ловкостью перехватил руку Виктора.
— Достаточно.
Но Виктор не разжал пальцы, впиваясь в чужое горло. Он повернул голову и как-то по-особенному посмотрел на Себастьяна. На секунду Эрсан подумал, что перед ним сам Ив Люмьер. Так в этот момент он был похож на того Ива, которого он запомнил и который стал его наваждением на долгие годы. Только в тот момент, когда Виктор почти перешел границу, он отпустил молодого человека, смотря на него без малейшей толики сострадания. Люмьер усмехнулся, с удовольствием глядя на испуганное лицо задыхающегося человека. Виктор только хотел что-то сказать, как услышал голос самого герцога.
— Молодой человек, что вы позволяете! Имейте уважение! — с негодованием воскликнул Анри де ла Круа.