— Я позволяю себе защитить вашу честь и честь вашего сына. — Голос Виктора звучал даже как-то слишком жестко. Он развернулся и подошел к герцогу, впервые смотря в его глаза подобным образом. Лицом к лицу.
— Немедленно покиньте церковь, — процедил герцог сквозь зубы. — У меня больше нет сына.
Виктор смотрел на него с жалостью.
— Более жалкого человека я в своей жизни еще не встречал. Смерть жены Венсана — ваша вина. Его состояние — ваша вина. У меня нет вопроса, что вы за герцог. Аристократ из вас хоть куда. Но вот как отец и как человек вы просто потрясающе, поразительно возмутительны.
— Да кто вы вообще такой?!
— Вы танцевали со мной. Однажды.
— Пошли вон!
Виктор усмехнулся.
— Вам тоже в церкви не место. В вас ни черта святого.
Люмьер передернул плечами и вышел на улицу. Погода была неплохой, но представители знати уже разъезжались, редкие люди оставались, кто дальше должен был двинуться в сторону кладбища.
Виктор попросил у Себастьяна одну папиросу. Он знал, что портсигар у Эрсана с собой был всегда. Чуть в отдалении звучала музыка. Виктор присел на край неработающего фонтана, поднимая голову и смотря на колокольни Сен-Сюльпис.
— Ты любишь скрипичную музыку?
Виктор все еще пребывал в том непривычном для Эрсана настроении. Тот рассеянно кивнул, протягивая ему портсигар. Виктор взял одну и прикурил, что, когда успокоился ветер, было не так уж проблематично. Виктор затянулся и внимательно посмотрел на Себастьяна.
— О чем ты думаешь? — внезапно спросил Эрсан. Он выглядел глубоко погруженным в свои мысли.
— О многом. — Виктор не отводил взгляда, разве что курил, но даже тогда не отвлекался от лица Себастьяна.
Себастьян всматривался в лицо Люмьера и думал о том, насколько же он похож на отца. Никогда раньше он не видел его таким.
Когда папироса закончилась, то ее остатки отправились в снег, и Виктор поднялся, чтобы подойти к музыканту, который играл на площади. Денег ему дали совсем немного. Люмьер предложил ему сто франков и попросил скрипку на несколько минут. Седовласый мужчина с поразительно молодым для его возраста лицом, с удивлением принял деньги, но сперва решил задать Виктору несколько вопросов, и, удовлетворившись ответом, передал ему свой инструмент.
Скрипка, однако, была практически новой, колки были еще жестковаты. Виктор приставил ее к плечу и, взвесив в запястье невесомый смычок, заиграл. Инструмент после нескольких месяцев перерыва казался в руках странным, тем более что скрипка была не его, но она поддавалась, хорошо звучала. Не так элегантно, как Страдивари, но весьма недурно. Виктор играл свою, ту самую мелодию, которую когда-то написал ко дню рождения Венсана. Он не забывал ни одно свое произведение, а это так и просилось быть озвученным в столь скорбный день.
Виктор не забыл о тех днях, что проводил в музыкальных салонах, что сочинял музыку на крыше оперы и музицировал в зале; не забывал, как мог сесть на тротуаре и записать этюд в книжечку, а потом двинуться дальше.
Не он сам, так его музыка заставила задержаться несколько экипажей, что даже одна из присутствующих на похоронах, которая подошла ближе всех, спросила у стоявшего Себастьяна:
— Кто этот молодой человек?
— Ив Люмьер, — прошептал Эрсан.
Комментарий к Глава III
1) Боза́р — от фр. beaux-arts — «изящные искусства» — архитектурный стиль историзма, возникший в противовес распространившемуся в середине XIX века увлечению национальным средневековьем (неоготика, неовизантизм, псевдорусский стиль); продолжил традиции итальянского ренессанса и французского барокко. Классический стиль бозар развился с мощной опорой на классическую и неоклассическую архитектуры.
========== Глава IV ==========
Себастьяна Эрсана удивить было сложно. Он гордился своим умом и умением просчитывать действия на несколько шагов вперед. Всегда считая себя человеком разума, а не сердца, неподвластный пустым эмоциям, Эрсан чувствовал, как контролировал этот мир и крепко стоял на ногах. Окружавшие его люди были скорее пешками. Им не хватало ума и проворности, чтобы составить ему достойную конкуренцию. Все всегда шло по строго проработанному плану, где вероятность спонтанной реакции была минимальна. Возможно, единственным исключением был месье де ла Круа. Его поведение предсказать было крайне сложно, но и то он легко поддавался манипуляциям. Однако сейчас Себастьян Эрсан был сражен. И поразить его смог тот, от кого он менее всего ожидал подобного — Виктор Люмьер. Когда он заиграл на скрипке, Себастьяна будто унесло на двадцать пять лет назад в тот день, когда он впервые услышал игру его отца, Ива Люмьера. Как будто в этот момент он вновь стал восторженным семнадцатилетним юнцом, без памяти влюбленным в виртуозного скрипача.
Ив Люмьер давал один из своих концертов в Парижской консерватории, куда вечером 1-го марта 1852 года съехался чуть ли не весь город. Его выступления были знаменательными событиями последние пятнадцать лет — он появился на парижской сцене в качестве скрипача в двадцать один год, пробившись в конкурсе и став лауреатом. Свободолюбивый юноша из Руана с очень непростым характером, знающий себе цену, он был готов показать себя с самой лучшей стороны.
В этот раз Ив Люмьер путешествовал по городам Франции с женой и пятилетним сыном. Вернувшись из Бельгии, они начали свою поездку, которая должна была продолжаться месяц, и оказались в Париже в первый весенний день.
Город говорил про Ива Люмьера как про гения музыки, как про невероятного исполнителя, который играл свои произведения на скрипке, подаренной тому Николо Амати. Его Страдивари звучала прекрасно, возвышенно и утонченно, и многие жаждали услышать, как она пела.
В тот вечер в консерватории было многолюдно, все места были заняты. К тому же большинством в зале оказались женщины, ведь Ив Люмьер был удивительной красоты мужчиной. Правда, уже шесть лет как счастливо женатым.
По большей части до представления он ходил за кулисами с сыном на руках, задумчиво рассматривая пространство театра. Или стоял со скрипкой, показывая Виктору, как с ней обращаться. Иногда младший Люмьер что-то наигрывал и у него здорово получалось.
Одной любопытной чертой его выступлений было то, что они всегда начинались вовремя. Минута в минуту. Люмьер не терпел отлагательств и неточности. Если на билете было написано, что выступление начинается в семь, оно в любом случае начиналось ровно в этот час. Ив отменил концерт лишь один раз в жизни — в день, когда родился Виктор.
И в тот день исключений не было. Как только пробило ровно семь, Ив вышел на сцену, облаченный в костюм и с платком на шее насыщенного синего цвета, и, приставив к плечу инструмент, заиграл.
Выпускник Итона, а вскоре и гордый студент Оксфорда, Себастьян Атчесон приехал на несколько недель в Париж навестить свою тетушку Амалию — единственного оставшегося в живых родственника. Ему всегда нравился этот город именно весной, когда цвели магнолии. Амалия жила в районе Сен-Жермен неподалеку от особняка Де ла Круа, где, как он слышал, вот-вот должен был появиться на свет юный маркиз. Среди полученных приглашений было приглашение и от мадам Жозефины де ла Круа, исполненное на вощенной бумаге. Он даже намеревался прийти на вечер. Уж больно красива она была! Он видел ее всего несколько раз, но быстро нашел с ней общий язык. К тому же был особый повод — герцогиня лично попросила стать его крестным ее ребенка. Беременность ее совсем не портила. Тяжелые густые рыжие волосы Жозефины были убраны в модную прическу, а свободное лиловое платье лишь подчеркивало святость ее деликатного положения. Он был почти влюблен в нее, но, зная характер герцога де ла Круа, ни за что бы не стал предпринимать никаких попыток на этот счет.
Но сейчас он сидел на втором ряду в Парижской консерватории и был в ожидании чуда. Его французские друзья так высоко отзывались об игре Ива Люмьера, что он ожидал услышать нечто грандиозное. Когда занавес поднялся и он увидел его впервые, все мысли о Жозефине де ла Круа немедленно исчезли.