— Ив, не надо. Пожалуйста…
— Тот, кто ударил моего сына, должен быть наказан. — Он сказал это жестко, не терпя возражений. Все, кто стоял рядом, смотрели на разворачивающуюся картину. Ив сделал глубокий вдох и добавил: — Я благодарен вам, правда, месье. Увы, не знаю вашей фамилии, но сути это не меняет. — Люмьер даже сжал его плечо и улыбнулся. Но потом его лицо вновь приняло прежнее выражение. — Кто знает того, о ком говорил Виктор — покажите мне эту дрянь.
Кто-то из служащих робко указал на работников сцены, которые к этому времени уже откупорили бутылку и предавались приятным мечтам. Ив подошел к жене, которая держала в руках футляр со скрипкой. Люмьер достал смычок, взвесив его в руке нежно, по привычке, но потом перехватил иначе. Густав в ужасе смотрел на скрипача, а его невеста продолжала плакать.
— Мадам Люмьер, прошу вас, остановите его.
Элизабет покачала головой. Она была всегда на стороне своего мужа.
— Нет, он знает, что делает.
Ив подошел к парочке, внимательно смотря на обоих.
— Ты. Подойди. — Он кивнул тому, о котором говорил Виктор.
Один из рабочих тяжело поднялся и вперевалочку подошел к Люмьеру.
— Чем обязан, месье? Моя смена на сегодня закончена.
— Ответьте мне на один вопрос. Какой мразью нужно быть, чтобы ударить ребенка? — Люмьер говорил спокойно, выжидая. — Моего ребенка.
— Этого? — он кивнул в сторону Виктора. — Он мешался под ногами и не давал мне закрыть занавес. Я бы проучил его хорошенько, если б мог, но дал всего-лишь пощечину.
Ив чуть склонил голову, взвесил смычок и, хорошо замахнувшись, ударил им мужчину по лицу. Молча, жестко и бескомпромиссно. Конский волос рассек кожу до крови, глубоко и болезненно. И, пока тот не осознал, Люмьер взял его за грудки и пригвоздил к деревянной перекладине, ударив по лицу уже рукой, сжав ее в кулак. Руки, что нежно держали скрипку, могли хорошо и очень сильно бить.
Себастьян заворожено смотрел за разворачивающейся сценой и чувствовал, что его бросает в жар. Если бы это было возможно, он бы взял Люмьера прямо там, на глазах у всех, но это было лишь мечтами.
Работник сцены едва ли не потерял сознание от удара, но Ив лишь отпустил его и так же молча вернулся обратно к знакомым и семье. Он отдал смычок жене, которая только вздохнула и кивнула на пиджак, чтобы тот его не забыл.
— Простите, что вам пришлось стать зрителями этого маленького представления, — сказал он, нисколько не сожалея. Ив был абсолютно уверен в своей правоте.
— Это было сильно, — сказал Густав. — Вы его… сильно.
— За дело.
Виктор подошел к отцу и обнял его, как мог достать со своего невысокого роста. Ив чувствовал взгляд Себастьяна. Когда все наконец-то отвлеклись, Люмьер посмотрел в его лицо. Очень внимательно. Очень пронзительно. Атчесон ответил на его взгляд.
— Осторожнее, месье. — Ив сказал очень тихо.
— Всегда осторожен. — Он улыбнулся слегка хищной улыбкой.
Ив бросил взгляд вниз и усмехнулся, а потом вновь посмотрел в глаза Себастьяна.
— Вам понравилось мое выступление? — И едва ли Ив говорил о концерте.
— Вы были несравненны, — просто ответил он.
Ив ловко надел пиджак и улыбнулся, а потом сказал:
— Двадцать третьего апреля я вновь буду в Париже. Хотите, посажу вас на лучшее место? Позвольте как-либо отблагодарить вас. Вы не должны были, но помогли мне и моей семье.
— Увы, я должен буду уехать к этому времени, но обязательно приду на ваш концерт, когда вновь окажусь в стране.
— Тогда сообщите мне. — Иву пришлось обыскать несколько карманов, прежде чем смог найти карточку. — Напишите заранее, пожалуйста, и сколько билетов вам будет необходимо.
— Благодарю вас и рад знакомству.
— И я. Месье…?
— Атчесон.
— Никогда бы не подумал. — Ив задумался. — Вам бы пошло что-то более интересное. Более хищное.
— Я подумаю над этим. Благодарю, месье.
— До встречи, месье Себастьян, — сказал Виктор.
Ив же добавил и сам:
— До встречи, — улыбнувшись ему.
А потом вся магия момента разрушилась, когда всех начали гнать из консерватории, а Люмьерам пришла пора отправляться на вокзал.
Вернувшись в Итонский колледж, Себастьян понял, что уже большую часть времени только и думал о том, насколько хорош был Ив Люмьер и как сильно он хотел бы его в свою постель. С того самого вечера, когда он побывал на концерте, каждую ночь ему снились горячие, эротические, абсолютно непристойные сны, в которых он сам ласкал Ива, ублажая его ртом, или брал сзади, с упоением чувствуя, как ему подчиняется этот человек.
Ива хотелось подчинить. Он был зверем, он был слишком сильный, властный, бескомпромиссный и недоступный. Желание опрокинуть его на кровать, приблизив к себе, чтобы сильно и глубоко войти одним толчком было до поразительного ярким. Себастьян, вероятно, никогда и никого настолько сильно не хотел.
Он просыпался по ночам и мастурбировал, беря плоть в руку и доводя себя до исступления, до сильного и пробирающего оргазма. Себастьян видел перед собой лицо Люмьера, его руки, его улыбку. Он слышал шепот «осторожнее», толкаясь в кулак и кончая, стараясь сделать это как можно более тихо. Соседи по комнате в колледже вряд ли бы оценили рвение своего товарища, хотя его это совершенно не волновало, но лишнее внимание было совершенно ни к чему.
Ив занимал все его мысли не только ночью, но и днем, когда Себастьян сидел на занятиях и вполуха слушал преподавателя, думая о том, что был бы не прочь разложить Ива на столе, с силой сжимая бедра, беря так жестко и так страстно, чтобы тот не мог произнести ни звука, задыхаясь от ощущений.
Себастьян то и дело пытался обратиться к мысли, что ему срочно был необходим любовник, жаркий секс на пару ночей, чтобы охладить разум, но любая мысль о том, чтобы переспать с кем-то из студентов, отбрасывалась с нетерпимостью и даже раздражением. Он прекрасно понимал, что только сам Люмьер, оказавшийся в его кровати, мог стать избавлением. Проведя в таком положении не меньше месяца, он уже вознамерился отправиться в Париж, чтобы попытать счастье, ведь Ив приглашал его на концерт. Но директор отказал в срочном, хотя и беспочвенном, отъезде накануне выпускных экзаменов. Это вызвало в Себастьяне самую настоящую ярость, и только невероятное самообладание и холодность помогли ему не задушить директора его же галстуком.
Апрель в том году выдался холодным. Ветра, начавшиеся еще в середине марта, не стихали ни на день. В общежитиях Итона было сыро и промозгло. Новость пришла с утренними газетами 18 апреля. Вчера днем скончался выдающийся скрипач и композитор Ив Франциск Люмьер. От чахотки. В некрологе была краткая заметка про его обширную деятельность и все. Всего несколько слов о том, кто заслуживал слов всего мира. В тот день мир померк для Себастьяна. Он как будто стал серым и унылым. С отличием закончив Итон, он, как и планировал, поступил в Оксфорд, где показывал блестящие результаты в праве и политэкономии. Когда ему был двадцать один год, он решил последовать совету, полученному когда-то от Ива Люмьера, и сменил фамилию на Эрсан, а после уехал жить в Париж. Очень скоро, благодаря старым связям, новым знакомствам и природному уму, он сумел получить пост в правительственных органах Франции. Наследства, доставшегося от тетки Амалии, хватило, чтобы со вкусом обустроить ее старый дом. Он начал закатывать балы и давать приемы.
Постепенно высший свет принял его за своего. Когда ему было двадцать девять, он женился. Он был вынужден сделать это скорее из деловых соображений. Ее имя было Флоренс Арчибальд, и он никогда ее не любил. Ей было восемнадцать, когда они обвенчались в церкви. Но мир по-прежнему был пустым и лишенным красок. Они даже не разделили ложе в брачную ночь. Постепенно он пришел к выводу, что так и должно быть, и иначе уже быть не может.
Однако все изменилось в один день, когда ему было тридцать семь. Это был обычный день в Ле Пелетье. Он пришел туда в сопровождении жены, которая то и дело перекидывалась лукавыми взглядами с ее очередным новым любовником из артистов балета. Неожиданно его кто-то толкнул. Он приготовился выругаться, обернулся и не смог вымолвить ни слова. Перед ним стоял молодой человек точь-в-точь похожий на Ива Люмьера. Мгновенно старая страсть пробудила его окостеневшее сердце, и мир вновь заиграл яркими красками.