С этого момента я заявляю: «Не желаю больше быть воплощением зла!»
И не вздумайте мне возражать: «Мы хотим, чтобы ты был плохим парнем, ты обещал!»
Да, возможно. Но вы должны понять: мне через многое пришлось пройти. Будьте же деликатны.
Понимаю, я так хорош, когда я плох… Недурно звучит. Надо будет поместить слоган на футболку.
На самом деле я не собираюсь писать что-либо, что нельзя было бы поместить на футболку. Кстати, неплохая идея писать на футболках. Так, чтобы вы, друзья, могли бы сказать:
«На мне надета восьмая глава новой книги Лестата. Она моя любимая. О, я вижу, ты носишь шестую?
„Время от времени я ношу…“ О нет! Хватит!
Есть ли способ как-то прекратить это?
Вы постоянно шепчете мне в уши… Разве нет?
Я ковыляю по Пиратской Аллее, бездельник, погрязший в моральной чепухе, а вы крадетесь за мной, говоря: „Лестат, проснись!“ А я, воплощение бестолковости, этакий супермен, несущий чепуху с экранов всех американских телевизоров. Вот, во что я в итоге превратился… Вновь разряженный в бархат призрак, и здесь, на входе в кафедральный собор, я хватаю вас за горло. Да, в церкви вы попадетесь мне в руки, вы же хотите умереть на освещенной земле? Не так ли?
Не об этом ли вы умоляли меня? Мы слишком далеко зашли? Хорошо, пусть это будет Маленький глоток, но я же предупреждал вас? Разве нет?
Подумайте об этом. Не предупреждал? Ну хорошо, все, забудьте об этом. И что же? Не стоит заламывать руки, тихо, тихо, покончим с этим, успокойтесь… все, убирайтесь, ну?
Я сдаюсь. Но разве не поражению поем мы здесь песнь? И могу ли я отрицать, что я превосходный рассказчик, как раз в римско-католическом духе? Я хотел сказать, что Вампирские Хроники — МОЕ произведение, и только тогда я НЕ чудовище, когда пишу для вас. Я хотел сказать, что вы нужны мне, я не могу дышать без вас, я беспомощен без вас.
И вот я снова с вами, вздыхаю и дрожу, несу чушь, выбиваю чечетку и готов продолжить свою историю, водрузив все четыре положенные части на надежный фундамент хорошей новеллы.
Я сделаю это, клянусь призраком своего отца — явление довольно распространенное здесь, и никаких отклонений от темы. Все дороги ведут ко мне.
Спокойствие.
Как бьется сердце…
Но до того как мы прервем течение времени, дайте мне, детки, насладиться моей фантазией. Мне это нужно.
Увы, я не похож на мечущееся пламя, как видите. И ничего не могу с собой поделать. Если вам невыносимо читать все это, тогда сразу переходите ко второй главе. Не медлите!
Для тех же, кто действительно любит меня, кто хочет понять каждый нюанс истории, готовой развернуться перед ним, ступайте за мной.
Прошу, читайте же:
Я хочу быть святым.
Я хочу спасти миллионы душ. Я хочу творить добро повсюду. Я хочу видеть в каждой церкви по всему миру свою гипсовую статую в полный рост. Себя, ростом шесть футов, с голубыми глазами из стекла, в длинных бархатных одеждах, с распростертыми над счастливцами руками, молящими меня:
„Лестат, избавь меня от рака, найди мои очки, помоги моему сыну излечиться от наркомании, сделай так, чтобы муж снова любил меня“.
В мексиканском городке молодые мужчины подходят к дверям семинарии, держа в руках маленькие копии меня, в то время как их матери льют передо мной слезы в кафедральном соборе: „Лестат, спаси мое дитя. Лестат, убери боль. Лестат, я могу ходить! Смотрите, я видела, как статуя шелохнулась, я видела слезы в этих глазах!“
Колумбийские наркоторговцы складывают свое оружие к моим ногам, убийцы падают на колени, шепча мое имя. В Москве патриарх отбивает перед моим изображением поклоны, у него на руках хромой мальчик, который тут же исцеляется. Во Франции с моей помощью тысячи тысяч вернулись в лоно церкви и шепчут, стоя передо мной:
„Лестат, я покончил со своей сестрой-воровкой. Лестат, я ушел от жестокой хозяйки. Лестат, я покинул свое рабочее место в банке — это первый раз, как я посетил мессу за годы. Лестат, я собрался в женский монастырь, и ничто уже меня не остановит“.
В Неаполе навстречу готовому извергнуться Везувию несут мою статую во главе процессии, чтобы остановить лаву на подступах к прибрежным городам.
Шеренги студентов в Канзасе, проходя мимо моего изображения, декламируют, что готовы вовсе отказаться от секса, если он не будет безопасен.
Ко мне взывают на мессе, чтобы я по какому-то особому случаю помог найти общий язык американскому Нью-Йорку с Европой.
В Нью-Йорке горстка ученых объявляет всему миру, что с моей помощью им удалось изобрести не имеющий ни вкуса, ни запаха, совершенно безвредный наркотик на основе убойных доз героина, кокаина и крэка, причем неприлично дешевый и абсолютно легальный. Наркотические сети навсегда разорваны!
Сенаторы и конгрессмены рыдают и заключают друг друга в объятья, когда слышат радостную новость.
Мою статую немедленно переносят в национальный собор.
Повсюду обо мне пишут рассказы и слагают в мою честь гимны. Я источник благочестивого вдохновения. Копии моей священной биографии (дюжина страниц) красочно иллюстрированы и распространяются биллионами.
Толпы людей в соборе Святого Патрика в Нью-Йорке оставляют свои написанные от руки мольбы, обращенные ко мне, кидая их в корзину у моих ног.
Маленькие копии меня стоят на прикроватных тумбочках, офисных полках, компьютерных столиках, повсюду.
„Как, ты еще не слышала о нем? Помолись ему и твой муж станет просто ягненком, мать перестанет донимать тебя, а дети будут навещать каждые выходные. И не забудь сделать благодарственные пожертвования церкви“.
Что осталось от меня? Ничего. Мое тело по кусочкам разошлось по миру в качестве сувениров и реликвий. Частицы моей сухой кожи и костей, мои локоны — расфасованы по маленьким золотым усыпальницам, иные уместились в пустотах крестов, другие хранятся в медальонах, которые можно повесить на цепочку и надеть на шею.
Я ощущаю каждый фрагмент мощей. В безмятежном полусне я чувствую, как они перемещаются.
„Лестат, помоги мне перестать курить. Лестат, мой сын-гомосексуалист — он попадет в ад? (ни в коем случае). Лестат, я умираю. Лестат, ничто не может вернуть моего отца. Лестат, этой боли не будет конца. Лестат, правда ли что Бог в самом деле есть? (Да!)
Я отвечаю всем.
Мир, возвышенный век, непрекращающееся наслаждение бытием, исчезновение всякой боли, полная победа над бессмысленностью.
Я имею огромное значение. Я знаком всем и каждому. Я — неизбежность! Я вмешался в ход истории! Я вписал свое имя в страницы Нью-Йорка.
Сам же я пребываю на небесах. Я с лордом Света, создателем всего сущего. Мне известны самые непостижимые явления. Почему бы нет? Я знаю ответ на любой вопрос.
Господь говорит мне: „Ты должен явить себя людям. Это священная обязанность для каждого хорошего святого. Люди внизу ждут этого от тебя“.
И потому я покидаю свет и спускаюсь на зеленую землю. Я сталкиваюсь с неспособностью принять истину, едва вступая в атмосферу. Ни одному святому не по силам донести абсолютное знание до мира, потому что миру не по силам его охватить.
Я могу принять свой обычный земной облик, скажете вы, но я все еще Великий святой и мне претит воплощение. Куда же я иду? Как вы думаете? Ватикан, самое маленькое королевство на планете, смертельно спокоен. Я в спальне папы. Она напоминает монашескую келью: узкая кровать, стул с прямой спинкой. Так просто.
Иоанн Павел второй. Восьмидесяти двух лет от роду. Он страдает. Боль в его костях слишком сильна, чтобы он действительно мог заснуть. Его сотрясает болезнь Паркинсона, артрит распространился по всему телу, жестокая дряхлость немилосердно терзает его.
Медленно он открывает глаза и здоровается со мной по-английски.
„Святой Лестат, — говорит он. — Почему ты пришел ко мне? Почему не падре Пио?“