Трое бандитов стояли, будто замороженные, потом открыли стрельбу.
Я схватил одного из них и отдал Моне, а Квинн взял в плен оставшихся двоих, стараясь быстрее добраться до крови. В течение секунды в руках Моны билось тело, бандит хватался за нож, предпочев его прочему оружию, но она перехватила руку и отшвырнула нож прочь, и вот уже подчинила его, скорее благодаря самообладанию, чем свойственной нам силе.
Квинн действовал гибко, тихо и безупречно.
— Расскажи мне о Родриго, — сказал я беспомощному мужчине, которого держал за шею, мои пальцы сжались. Я крутанул его и вонзил свои зубы. Кто на этом острове? Босс, его мать, его женщина, это его святилище, он разорвет тебя на части… Его сердце и его кровь были мертвы. Я ничего не добился.
Свежая кровь прилила к моим глазам, воспламенила мой мозг. Я смаковал ощущения, то, как пощипывали мои руки и ноги.
Сок битвы.
— Они развратились, совершили гнусные дела[14], - процитировал я со вздохом, когда мы подошли друг к другу.
Квинн оцепенел после пира. Мона была взвинчена.
— Они были здесь около года, — прошептала она. — Вот все, что мне удалось узнать. Но, ради Бога, где Морриган?
Мы прошли мимо вертолета и расположенного рядом строения. Внутри были двое, устроившие перерыв на кофе перед уходом. Те же мускулистые сильные руки, джинсы низко спущены на бедрах; они спокойно смотрели на меня сквозь пар, поднимавшийся над их чашками.
Я неторопливо приблизился к столу, Мона и Квинн встали у двери. Я присел.
— Вы знаете, о чем я. Где высокие люди, владевшие этим островом, до того, как его занял Родриго? Что с ними случилось?
Тот из них, который был пониже, пожал плечами и улыбнулся.
— Ты меня спрашиваешь? Я здесь не больше двух недель. Это в стиле Родриго. Спроси его самого.
Он повернулся и оценивающе посмотрел на Мону, потом с нехорошей улыбкой взглянул на меня.
Тот, который был повыше, пожал плечами.
— Молитесь, — сказал я.
После этого рокового обмена любезностями, мы направились к общественному строению, в котором располагался на первый взгляд пустующий ресторан, который был полностью освещен, на барных стульях, выставленных на отделанной розовым кафелем террасе под крытой соломой крышей и за столами, никто не сидел.
Чистая, из листовой стали кухня, сияющие огни, жужжащие, шумящие, грохочущие машины. Запах моющего с сосновым ароматом средства и мыла. Прилавки завалены подносами с грязной посудой, зловоние гниющей пищи. Пенился огромный посудомоечный автомат.
— Входите, — сказал я. — Здесь нет жизни.
Мы двинулись по направлению к необъятному палаццо.
Нам пришлось миновать нижний этаж, укомплектованный уединенными бассейнами, и здесь в полную мощь горел свет и были слышны разговоры и смех.
Я услышал, как звучит босса-нова[15], музыка доносилась из глубин строения, мягкая и соблазнительная, пульсировавшая над приглаженными бризом песками.
В темноте, прижавшиеся к стенам номеров-люкс мы были невидимы и двигались вперед, осматривая комнату за комнатой. Всюду обнаруживались накаченные наркотиками головорезы, исполнявшие роль обслуживающего персонала, телохранителей, законченных подонков, — в соответствии с желаниями босса, — вперившиеся в свои гигантские телевизоры или болтавшие по мобильным телефонам или погруженные по пояс в воду в бассейнах.
Синие стены. Бамбуковая мебель. Их комнаты напоминали баки с мусором: кругом женские журналы, бутылки с текилой, банки с пивом, пакеты с чипсами, которые грудились на тарелках или просто были повсюду рассыпаны.
Мы отчаянно выуживали информацию о высоких существах. Наши труды не увенчались успехом.
Мой импульс был убить их всех. "Все уклонились, сделались равно непотребными; нет делающего добро, нет ни одного" — глаголет четырнадцатый псалом. Но кто я такой — святой Диего, — чтобы судить эти души, которые могут в недалеком будущем раскаяться и стать безгрешными во славу Всевышнего?
Плевать! Я жестокий хлыщ. И им придется исчезнуть, если таким образом мы сможем узнать хотя бы об одном Талтосе на этом острове.
Кроме того, другого пути, в общем-то, не было. Подозвав к себе Мону и Квинна, я уничтожал одного лакея за другим, ощущая, как с каждым ударом меня покидают силы. Я не чувствовал воодушевления. Не чувствовал азарта. Это стало вызывать отвращение, и единственным, что помогало мне выносить бойню, было отвращение к их зачерствевшим душам.
Мы натолкнулись на парочку, выглядевшую привлекательнее прочих, одетых в стиле ретро-Майами, в гавайских рубашках. Мона выбрала себе самого смазливого, в шикарных кольцах, с обнаженной грудью, а я прижал того, что был постарше, напугав его; он подарил мне вместе с кровью образы искреннего раскаяния.
— Они ничего не могут нам дать! — сказала Мона. Ее глаза казались огромными и стеклянными. — Почему они не знают?
— Потому что они приходят и уходят и не знают толком, что здесь произошло, — сказал я.
Мы высасываем их, вот в чем суть. Когда большой мужчина зовет на помощь, к нему никто не спешит. Вперед.
Еще два номера. Низкопробные пресмыкающиеся слуги. Нюхают кокаин и слушают салсу. В бешенстве, что им не удается усилить звук. Указания от парней из главного здания. Требовалось все больше сил, и я позволил Квинну взяться за них. Он быстро справился с ними, отказавшись от их крови.
Наконец — золотая жила!
Последний номер занимал практически все здание. Безусловно, он был самым просторным из всех.
Забудьте синие стены и тростниковую меблировку. Это была достойная дворца комната в белоснежных тонах. Диваны, обтянутые белой кожей, стулья, широкие кровати, усыпанные подушками, заваленные глянцевыми журналами. Вазы со свежими, играющими красками цветами. Стена книг. Огромный туалетный столик, заставленный косметикой. Бургундский ковер.
Сияние в ночи.
И, наверное, самое странное существо, которое мне когда-либо доводилось видеть за время странствий по планете. Мона, как и ожидалось, вскрикнула, Квинн решительно положил ей на плечо руку.
Что касается занятия сего животного, то оно стучало по клавиатуре компьютера, к которому был подсоединен огромный принтер, и оставалось в неведении, как о нашем вторжении, так и о накаченных бездельниках в других комнатах.
Существо прекратило работу, чтобы взять наполненный молоком стакан и осушило его. Стакан оно поставил на стол слева от себя рядом с мутным кувшином.
Его рост запросто мог оказаться футов семь, явно мужская особь, хотя определить это для меня оказалось не так и просто, пока я не уловил густой сладкий запах, а его блестящие черные волосы спускались до плеч, убранные с лица с ярко выраженными массивными костями и закрепленные простой красной банданой.
Какой чудный аромат.
У него были огромные черные глаза, широкие и великолепные скулы и всюду свежая как у младенца кожа. Одежда?
Атласная футболка без рукавов, шоколадно-коричневые искусственные джинсы, изящно простроченные, огромные ступни в открытых сандалиях. Похожие на паучьи лапы кисти, ногти на руках и ногах блестели, как отполированные, отливая металлически-голубым.
По-детски пухлый большой рот.
Он аккуратно нажимал на клавиши, не ведавший о нас, не ведавший ни о чем, мурлыча себе под нос и поворачивая из стороны в сторону голову, пока набирал что-то на клавиатуре или считал, или искал в сети, или бормотал, а потом он встал, вытянувшись во все свои семь футов, пошатнулся и уставился на нас расширившимися глазами, с враждебным видом, его рот открылся.
— Охотники за кровью! — вскричал он очень злобным полным отвращения голосом. — Идите прочь, вы, дураки, шляющиеся в ночи, уверяю, моя кровь горька для вас. Что вы хотите от меня? Чтобы я разорвал запястье и нарисовал плакат на двери? Идите прочь. Идите, охотьтесь на людей этого острова! Будет лучше, если вы больше не побеспокоите меня.