Лучезарна слава эта, И конца не будет ей; Но такие ж многи лета И поэзии твоей: Не умрет твой стих могучий, Достопамятно-живой, Упоительный, кипучий, И воинственно-летучий, И разгульно-удалой.
Ныне ты на лоне мира: И любовь и тишину Нам поет златая лира, Гордо певшая войну. И как прежде громогласен Был ее воинский лад, Так и ныне свеж и ясен, Так и ныне он прекрасен, Полный неги и прохлад.
Август 1835
П. А. КАТЕНИН
ИНВАЛИД ГОРЕВ БЫЛЬ (Отрывок)
Тысяча восемьсот четвертого года Рекрут брали по всей Руси. Бонапарте, Брезгая консульством, молвил: "Я - император". Сытая бунтами Франция иго надела; Слабым соседям не спорить: признали с поклоном; Сильные ж с гневом отвергли, злое предвидя.
Англия, враг коренной, поднялась кораблями, Цезарь-ратью на суше; царь православный К ним пристал, и с той поры началася На десять лет война: великие сечи, Сходки насмерть безвестных друг другу народов, Смены царств и владык, гульбы по столицам С юга на север, с востока на запад; от моря Бурным приливом к Москве и отливом к Парижу.
Вдоволь стоило денег, и крови, и плача Всем, покуда Бог виновника скорбей, Свергнув с престола, по смерть не запер в неволю. Видели мы чудеса; с трудом им поверят Внуки. В начале никто их не чаял; но просто Воинов новых, взамен отставных и умерших Двух с пятисот, по всей Руси набирали. Волости Спасской крестьянин Макар Еремеев, Горев по прозвищу, младший в семье из трех братьев, В город губернский свезен. В присутствие: годен! "Лоб!" Забрили. Пошел он на царскую службу, Биться с врагом. Поплакал он на прощанье. Есть и о чем: жена у него молодая, Сын по девятому году, парень отменный, Умный, красавец, весь в матушку Мавру Петровну.
Вот на нее поглядеть, так сам надорвешься: Словно вдова безмужняя, голосом вопит, Слезы ручьем! А сколько слов причитает Ласковых-мужу, колючих-себе с сиротою! Вспомнить невмочь, а где пересказывать? Деверь, В сани ее посадив, увез уж насильно.
Горев с другими пошел в свой полк гренадерский. В полгода там обучился приемам ружейным, Шагу, заряду, пальбе, глазам, поворотам, Словом, всему, что знает исправный служивый. В пору как раз. Полкам поход за границу. Спешно в Австрию звали на выручку русских. Всем не вдруг поспеть. Кругом на передних Враг налег. Пробились штыками навстречу Братьи, идущей к ним с отцом-государем. Стали лицом к лицу противники в битву: Тут цветки созрели в ягоды волчьи, Тут легло людей, что в жатву колосьев, Кровь лилась, что брага на свадебном пире.
Горев сражался, покуда ноги держали: Рана в плече от осколка гранаты; другая Пулей в ляжку; пикой в левую руку Третья; в голову саблей-четвертая; с нею Замертво пал. Разъезд неприятельский утром Поднял, а лекарь вылечил. Пленных погнали Всех во Францию. Минул год с половиной; Мир заключили, вечный, до будущей ссоры. С миром размен; и многих оттоль восвояси Русских услали. Забыли о бедном Макаре!
Беден всяк вдали от родины милой; Горек хлеб, кисло вино на чужбине: Век живи, не услышишь русского слова! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Наполеон меж тем взять новое царство Вздумал: Гишпанию алчному надо вдобавок! С сыном король не ладил. "Милости просим В гости!-сказал Бонапарте.-Соседнее дело, Мир". Те спроста приехали; он их, лукавый, В ссылку обоих за стражей; и землю с народом, Брата, как куклу, им в короли, и присвоил, Ладно бы все, да лиха беда: не даются! Силой бери! И, полк за полком, через горы Рать повалила, всякое племя земное. С прочими вечные слуги французов - поляки. С ними наши, кто был в полону. И Макару Велено вновь под ружье, под ранец в полпуда: Бейся насмерть, а не за матушку Русь, а уж бог весть За что! На смех играет судьба человеком!
Люто стал за святыню народ богомольный: С ядом, не только с мечом. И даром что Горев, Истый наш брат христианин, не грешен в кощунстве, Не драл икон, не сквернил церковных сосудов, Даже других унимал, не бояся насмешки, Все бы плохо попасть чернецам либо черни.
В том и зло, что правый вравне с виноватым Гибнет в смуте войны и горячек мятежных: Где разбирать? Господь на том свете рассудит! Но бог милостив был и вывел Макара Жива-здорова, немногих в числе, как пришельцев Дочиста смел с земли своей полуостров.
В то же время другую войну на противном Света краю завел губитель; и войска Столько с ним, что в месяц двадцать пять тысяч Тратить мог: его ж окаянное слово! Шли к Москве напролом, и дорого стоил Каждый шаг на Руси, но вождь не жалеет: Много в запасе! Пусть лягут на приступах тьмами, Две под Смоленском, четыре в полях москворецких, Лишь бы нам величаться в Кремле златоверхом.
Бог попустил, на кару гордыни. Кутузов, Вечная память ему, сшепнулся с морозом; Выбрал крепкое место, так, чтобы мимо Взад ни вперед ступить нельзя супостату; Выждал, и стал вымораживать, словно хозяин Из дому вон тараканов. Недруги в драку: Нет удачи! Погреться?-Заперты двери. Съесть бы!-Падерой конской лакомись вволю. Бегство пошло; тут меч, и голод, и холод Все против них: живые шатались как тени; Мертвыми путь усеян: на версту сотня!
Вождь ускакал восвояси за новою ратью; Наша вперед, а немцы к ней приставали: Первый-преемник Фридриха; после и цесарь; Там и все. Числом встречались уж равным; Либо, как в Кульме, малым великое дело Делалось, к диву военных, к спасенью мирных. Царь хвалил, чужие сказали спасибо: Лестно было назваться воином русским.
Бедный Макар! где ты был? что делал? Он жадно Слушал вести, носимые шумной молвою; Скрыть бы хотели, но шило в мешке не таится. Рейн перешли, во Франции русские. Сильно Сердце забилось у Горева; птицей из клетки Рвется в стан земляков: "Не стыд ли, не грех ли Здесь злодею служить? Палит он из пушек В наших, а я за него ружье заряжаю! Надо бежать; лишь ноги становятся хилы, Бок от раны болит и ломит к ненастью. Ну! да с богом: авось дойду". И сберется.
После раздумье возьмет: "С ума ли я спятил? Сто ли верст пути? Нет!-тысяча будет. Схватят, воротят, судом расстреляют, как труса: Английских пуль испугался-де; русское имя Втянут в поклеп; а там одному мне не много Сделать: Гореву взять Париж не под силу! Волей разве служу не по долгу присяги? Рад бы в Сибирский, да в рай грехи не пускают".
Он бы решился; но не было воли господней, Новый искус судивший долготерпенью, Пятую рану, в ногу пониже колена, Меткий Ростбиф хватил его под Тулузой. Кончилась тут и война. Бонапарте на остров Эльбу уплыл, а новый король из Бурбонов, Умный старик и русским давно благодарный, Всех велел отыскать, снабдить и отправить В родину: так возвратился Горев в Россию. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
1835
Ф. И. ТЮТЧЕВ
НЕМАН
Ты ль это, Неман величавый? Твоя ль струя передо мной? Ты, столько лет, с такою славой. России верный часовой?.. Один лишь раз, по воле бога, Ты супостата к ней впустил И целость русского порога Ты тем навеки утвердил...
Ты помнишь ли былое, Неман? Тот день годины роковой, Когда стоял он над тобой, Он сам-могучий южный демон, И ты, как ныне, протекал, Шумя под вражьими мостами, И он струю твою ласкал Своими чудными очами?..
Победно шли его полки, Знамена весело шумели, На солнце искрились штыки, Мосты под пушками гремели И с высоты, как некий бог, Казалось, он парил над ними И двигал всем и все стерег Очами чудными своими...
Лишь одного он не видал... Не видел он, воитель дивный, Что там, на стороне противной, Стоял Другой-стоял и ждал... И мимо проходила рать Все грозно-боевые лица, И неизбежная Десница Клала на них свою печать...
И так победно шли полки, Знамена гордо развевались, Струились молнией штыки, И барабаны заливались... Несметно было их число И в этом бесконечном строе Едва ль десятое чело Клеймо минуло роковое...
1853
А. Н. МАЙКОВ
СКАЗАНИЕ О 1812 ГОДЕ
Ветер гонит от востока С воем снежные метели... Дикой песнью злая вьюга Заливается в пустыне... По безлюдному простору, Без ночлега, без привала, Точно сонм теней, проходят Славной армии остатки, Егеря и гренадеры, Кто окутан дамской шалью, Кто церковною завесой, То в сугробах снежных вязнут, То скользят, вразброд взбираясь На подъем оледенелый... Где пройдут - по всей дороге Пушки брошены, лафеты; Снег заносит трупы коней, И людей, и колымаги, Нагруженные добычей Из святых московских храмов... Посреди разбитой рати Едет вождь ее, привыкший К торжествам лишь да победам... В пошевнях на жалких клячах, Едет той же он дорогой, Где прошел еще недавно Полный гордости и славы, К той загадочной столице С золотыми куполами, Где, казалось, совершится В полном блеске чудный жребий Повелителя вселенной, Сокрушителя империй... Где ж вы, пышные мечтанья!