Являясь отпрыском отнюдь не бедной аристократической семьи, мой пленник в довольно раннем возрасте начал развивать дар. И обучение давалось ему поразительно легко. К шестнадцати годам он уже получил звание магистра первой ступени. К восемнадцати покорил вторую. В двадцать с небольшим — третью. А ближе к тридцати и четвертую. Все в один голос восхищались успехами молодого дворянина и сулили ему великое будущее. «Гений, талант, виртуоз, надежда семьи» — это лишь краткий список эпитетов, наиболее часто звучавших в его адрес.
Ну а то, что случилось на фоне этого, по сути, является закономерным процессом. Всеобщее восхищение и персональное могущество вскружило операрию голову. Он перестал слушаться старших родичей, полагая, что раз уж они слабее его в плане чародейства, то и указывать ему не имеют права. Даже с главой вёл себя чрезмерно спесиво.
Отчаянно пытаясь вразумить перспективного магистра, семья засунула его на военную службу. И в широко известном Корпусе Вечной Звезды аристократ относительно успешно провоевал около пяти лет. «Относительно» — потому что его заносчивость и чувство превосходства над остальными никуда не делись. Единственные люди, чье главенство признавал зазнавшийся дворянин, это озарённые пятой ступени и престарелый магистр открытой руки, назначенный командующим всего корпуса.
В конце концов, терпеть моего пленника устали даже старшие офицеры. Ему вверили десяток слабо обученных новичков, едва-едва взобравшихся к первой ступени владения даром. А затем стали отправлять их на самоубийственные задания. В самое пекло, где шансы на выживание весьма призрачны. Но молодой милитарий возвращался из любых схваток, иной раз умудряясь сохранить еще и своих людей. Сама удача словно бы вела его сквозь безумство войны, помогая выбираться из самых безнадежных передряг.
И озарённый вернулся домой спустя шесть лет. Всё такой же своенравный, только вдобавок обремененный огромным багажом боевого опыта и посттравматическим синдромом. Отношения с его семьей и без того ухудшились. А тут еще и характер аристократа стал портиться. Ему уже было за сорок, а заветная пятая ступень так и подчинилась ему. Что уж говорить о недосягаемой открытой руке?
Мой пленник пробовал прибегать к Ясности, достать которую удавалось с огромным трудом. Ему казалось, что от покорения новой вершины его отделял всего один крохотный шаг. Но стоило иссякнуть действию зелья, как он опять возвращался туда, откуда начинал. Наверняка опытный наставник смог бы подсказать, как преодолеть застой. Но из-за дурной славы, которую сам себе и создал милитарий, с ним никто не хотел иметь дел. Да и семья, хлебнувшая горя с неуправляемым родичем, ни за что бы не раскошелилась на такую кругленькую сумму, требуемую для очередного этапа обучения.
И вот так, разочаровавшись в своей гениальности и устав от всеобщего непонимания, будущий злоумышленник пристрастился к вину. Пил долго и помногу. На любые вмешательства в сей увлекательный процесс реагировал резко. Но всё изменилось, примерно три года назад, когда скончался глава, смотревший на все закидоны магистра сквозь пальцы. Ему на смену пришел человек, приходящийся моему несостоявшемуся убийце двоюродным племянником. И вот он уже мириться с подобным неуважением не стал.
Новоиспеченный лидер вызвал дядю на разговор и принялся отчитывать его, как провинившегося юнца. Поставил ему несколько условий и ультиматумов, от которых милитарий пришел в бешенство. «Да как ты смеешь, щенок сопливый, так со мной говорить⁈» — приблизительно такой была первая реакция дворянина. А потом произошла спонтанная магическая дуэль, в которой молодой глава, носящий всего два перстня на пальцах, с треском проиграл более опытному родственнику.
Но самое плохое случилось позже. Племянник скончался от полученных ранений примерно через месяц, невзирая на все усилия целителей и знахарей. И вот тогда вся семья собралась, чтобы провести процедуру остракизма. Моего пленника изгнали с позором, лишив фамилии и всех дворянских привилегий. Его имя вымарали из родовых книг и сделали вид, что такого человека вообще никогда не существовало.
Для тщеславного аристократа такая участь оказалась хуже казни. Отвергнутый теми, кто не так давно восхищался им и называл гением, злоумышленник опустился на социальное дно. И чем больше он проводил там времени, тем сильнее в нем крепла уверенность, что причин жить у него нет. И поскольку совершить самоубийство было бы еще большей низостью и бесчестьем, он стал тем, кого в обществе называют «Ищущий смерти». Изгоем, к которому любой знатный если и приблизится, то только под вуалью ночи и с покрытым лицом, дабы не замарать своего имени.