И она повернулась к супругам спиной, не заботясь о том, будут ли они огорчены или шокированы ее словами. У нее были личные причины ненавидеть рождественские праздники, но она не собиралась обсуждать их с преподобным м-ром Кинсэйдом и его женой.
Кэрол не хотелось, чтобы кто-нибудь строил догадки насчет ее финансового положения, как это делал ректор. Всех всегда это интересовало. Молодые люди, глядя на расточительный образ жизни ее родителей, принадлежавших в 80-е годы к верхушке общества нуворишей в Нью-Йорк-Сити, считали, что она унаследует хорошее состояние. Но ее отец разорился в результате махинаций деловых партнеров, замешанных в незаконные финансовые сделки, и торжественные уверения в вечной преданности разом прекратились, и все эти молодые люди, в том числе один особенный молодой человек, в которого, как ей казалось, она была влюблена, утратили к ней всякий интерес. Подруги тоже стали ее избегать. И ни один из этих так называемых друзей, считавших, что состояние ее отца необъятно, и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ему, когда он изо всех сил старался выплатить долги партнеров. В ответ на финансовый крах мужа мать Кэрол развелась с ним и вышла замуж за человека куда более богатого, чем когда-либо был Генри Симмонс. Бывшая миссис Симмонс отправилась в долгое свадебное путешествие.
Кэрол ничего не знала о теперешнем местопребывании матери, а после их последней крупной ссоры и не желала знать.
Потеряв состояние, брошенный женой. Генри Элвин Симмонс взял старинное ружье из своей коллекции и размозжил себе голову. Это произошло на рождественский сочельник, который в то же время был двадцать первым днем рождения Кэрол.
Осиротев и оставшись без гроша, Кэрол стала искать место и обнаружила, что ушла из своей прежней обеспеченной жизни совершенно неприспособленной к какой-либо практической работе, которая могла бы понадобиться в конце 80-х годов, когда экономика страдала от снижения покупательского спроса. Компьютеры представлялись ей совершенной загадкой. Она могла бы преподавать французский – она хорошо говорила на этом языке – или английскую литературу и историю, но ни в одной школе, куда она обращалась, не проявили интереса к молодой женщине без всякого преподавательского опыта.
Несколько месяцев она работала официанткой, но свою работу ненавидела и примирялась с ней только потому, что каждый день могла прятать к себе в сумку продукты и съедать их дома, в комнате, которую ей пришлось снять. Когда управляющий объяснил ей слишком ясно, что именно ей нужно делать, чтобы увеличить свой скудный заработок, она уволилась. Не так уж она была голодна, чтобы продаваться за еду или за обещание денег.
Она была экономна по натуре, и поэтому ей удалось скопить небольшую сумму, но она знала, что этого хватит ненадолго. Тогда-то она и стала подумывать, не кончить ли ей так же, как отец, и вдруг ей попалось объявление, приглашающее платную компаньонку. Нужно было ехать в Лондон. Предлагали комнату, стол и небольшую плату. Уехать из Нью-Йорка! После долгих расспросов по телефону Кэрол получила место. Ее денег хватило как раз на один конец в экономическом классе.
Ранним утром, бодрая после ночного перелета, держа в одной руке свой единственный чемодан, а в другой – адрес новой хозяйки, Кэрол оказалась на ступеньках Марлоу-Хаус. Сначала она почувствовала огромное облегчение, обретя устойчивое положение в такой престижной британской семье. Недели в Марлоу-Хаус оказалось достаточно, чтобы она поняла, почему леди Августа поместила объявление в Штатах. Ее скупость и дурной характер стали легендой. Но характер старой дамы вполне соответствовал настроению Кэрол, и постепенно она приспособилась к ее трудновыносимым странностям. Эти две женщины были и на самом деле удивительно похожи. Как и леди Августа, Кэрол в глубине души была убеждена, что единственно важная вещь на свете – деньги. На примере своей собственной жизни она видела, что можно купить на деньги, – для доказательства ей достаточно было посмотреть на свою экстравагантную мать и ее многочисленных поклонников. По тому, как мать бросила отца, а предполагаемые влюбленные отступились от нее, Кэрол поняла, что происходит, когда человек остается без денег.
Поэтому она с уважением относилась к леди Августе, которая не питала никаких иллюзий насчет человеческих привязанностей. Или насчет благотворительности. Или насчет того, что праздники должны сопровождаться необыкновенными пиршествами, подарками и приемами. Особенно это относилось к Рождеству, которое утратило всякий смысл и превратилось просто-напросто в коммерческое мероприятие для выманивания денег у простых работяг. По всем этим вопросам мнение Кэрол полностью совпадало с мнением старой леди.
– Все ушли, мисс Симмонс. Я пришлю Нелл убрать посуду. – В гостиную вошел Крэмптон, и Кэрол поняла, что, глубоко погрузившись в свои мысли, не заметила, как попрощалась с преподобным м-ром Кинсэйдом и его женой, с поверенным и с гостями. – Вы будете обедать в своей комнате?
– Нет, я буду обедать не дома. – В голосе ее было столько сарказма, что Крэмптон высоко поднял брови.
– Простите, мисс? – В голосе лакея слышалось неодобрение.
– Ну конечно, я буду обедать у себя в комнате. Когда же было иначе?
В начале ее пребывания в Марлоу-Хаус предполагалось, что она будет обедать каждый вечер в столовой с хозяйкой, но когда во время последней болезни леди Августа оказалась прикованной к постели, Кэрол попросила, чтобы поднос с едой приносили к ней в комнату. Только так она могла хотя бы часок побыть наедине с собой после полного хлопот и неприятностей дня, проведенного у постели раздражительной больной старухи.
Выйдя из гостиной, Кэрол поднялась наверх по широкой изогнутой лестнице. Когда ее рука коснулась перил, ей показалось, что полированное дерево дрожит под ее пальцами. Конечно, это просто дурацкое воображение. Она очень устала и чувствовала естественный упадок сил после похорон. Не говоря уже о том, что леди Августа решила забыть в своем завещании о пяти с половиной годах честной службы своей компаньонки.