Он захлопнул дверь плечом и пронес ее через всю комнату к огромной старинной кровати. Там он наклонился над ней, расстегивая пуговицы платья и сопровождая движения пальцев поцелуями. Кэрол распростерлась на кровати, скинув туфли.
– В этой комнате, – прошептала она, – спала леди Августа.
– Это спальня хозяина дома, – поправил он. – Когда я был мальчишкой, в этих комнатах жил мой дед. Теперь они мои.
– Не знаю, как твой дед, – сказала она, притягивая его голову, чтобы еще раз поцеловать, – но думаю, леди Августа нисколько не возражает против нашего пребывания здесь.
Затем наступило долгое молчание, во время которого Николас изучал вкус ее губ, а Кэрол отвечала ему так же страстно. Его руки развязали ее пояс, расстегнули оставшиеся пуговицы, сбросили платье. Кэрол едва замечала, что он делает. Последние пять дней и ночей она тосковала об этом человеке и теперь открывала для себя, какое это счастье – его губы на ее губах. Она жалобно застонала, когда он поднял голову и посмотрел на нее.
– Кэрол, милая, как ты красива. – Она с удивлением заметила, что осталась в одном белье. Скрестив инстинктивно руки на груди, она прошептала:
– Мне бы хотелось, чтобы я была одета в нечто эффектное, шелковое, украшенное километрами кружев.
– Оболочка не важна. – Медленным, чувственным движением он сплел ее пальцы со своими и нежно развел ее руки, раскинув их на кровати. – Важно то, что внутри. А ты, дорогая, – редкий подарок. Никогда не встречал я женщины такой щедрой и доброй, как ты. А ко мне ты будешь щедра сегодня ночью?
– И сегодня ночью, и всегда, – прошептала она. Она верила ему и не считала нужным быть осторожной в словах и поступках. – Я ждала тебя всю жизнь. И вот ты явился в рождественскую ночь, посмотрел на меня сверху, с лестницы, и это самый чудесный рождественский подарок, который я когда-либо получала.
– А теперь я думаю, что ты – подарок мне на Рождество. Кэрол… – Его губы опять прижались к ее губам, и дыхание их смешалось, когда они вздохнули, радостно узнавая друг друга.
Движения их были медленны, как будто в запасе у них вечность. Кэрол расстегнула его рубашку и стащила с него, каждым жестом выражая нежность и желание. Медленно гладила она его плечи и грудь. Он лежал не шевелясь, предоставив ей делать с собой что хочется.
– Никакого шрама, – пробормотала она, трогая то место, где когда-то красноватый рубец пересекал его торс. ПЕРЕСЕЧЕТ В БУДУЩЕМ. ВООБЩЕ НИКОГДА НЕ ПЕРЕСЕЧЕТ, ЕСЛИ ОНА ХОРОШО СДЕЛАЕТ СВОЕ ДЕЛО В ЭТОЙ ЖИЗНИ. Ее пальцы ощущали гладкую кожу, скрывающую твердые мышцы, и она обрадовалась, услышав, что он застонал от растущего желания. – Я мечтала вот так прикасаться к тебе.
Все мужчины, которых она любила – которых любит – в прошлом, настоящем и будущем, – все они соединились в нем. Это был один и тот же человек, потому что, хотя его тело отчасти изменилось, его душа, его мужество не менялись в зависимости от обстоятельств и времени. Ее душа неизменно узнавала его. Он был ее единственной любовью, и так будет на протяжении вечности. И она принадлежит ему. Теперь, в настоящем, они не расстанутся. Она знает это наверняка.
Глава 22
Была ночь с 5 на 6 января, называемая Двенадцатой ночью, которую традиционно настроенные люди считают окончанием Рождества. В эту ночь леди Августа обещала последний раз посетить Кэрол.
Когда Кэрол выскользнула из постели вскоре после полуночи, Николас не пошевелился. Не пошевелился он и тогда, когда она подхватила платье и туфли и вышла из его спальни. Она остановилась надеть туфли. В холле было прохладно. Кэрол немного дрожала, пока натягивала платье и застегивала пояс.
Она знала, что никого не встретит так поздно. Слуги спят в своей части дома, а Билла и Джоанны нет в Лондоне, они уехали на неделю к родителям Билла, жившим в Корнуэлле. Что же до Николаса, то Кэрол надеялась, что он не почувствует ее отсутствия и не начнет ее искать.
На верхнем этаже Марлоу-Хаус ей показалось холоднее обычного, но это могло объясняться тем, что она только что покинула горячие объятия Николаса. Прежняя комната Кэрол была прямо-таки холодной. И пустой. Никакое призрачное явление ее не поджидало. Снежно-белые нарциссы отцвели, их унесли, но в воздухе еще чувствовался след их аромата.
– Видимо, леди Августа запаздывает. – Кэрол стянула с кровати одеяло. Закутавшись в него, она села в кресло. Минуты шли. Ничего не происходило. Кэрол вздрогнула, огляделась, посмотрела на пустой камин. Никого.
Ноги у нее застыли. Она подогнула их под себя, накрыла их уголком одеяла и продолжала ждать. Спустя какое-то время веки ее опустились.
Свет появился внезапно, ярко заливая комнату. Голова Кэрол вдруг вздернулась, глаза широко распахнулись, и все чувства насторожились. Она щурилась, глядя на яркое, но мягкое свечение, пульсирующее вокруг нее.
– Добрый вечер, Кэрол. – Когда леди Августа вышла из света и оказалась перед ней, Кэрол не могла не встать перед таким великолепным видением.
Исчезли серые и черные лохмотья, в которые была одета леди Августа во время своей последней материализации. Исчез и шифон цвета лаванды, одеяние ее первого явления, и богатый красный бархат второго визита. На сей раз леди Августа была облачена в мерцающие переливчатые одежды, в которых присутствовали все цвета радуги и все мыслимые оттенки каждого из этих цветов. И все же это многоцветие создавало общее впечатление мягкого жемчужно-белого цвета. Рукава были длинные и свободные, постоянно волнующийся подол доходил до полу. Талию опоясывал серебряно-золотой шнур.
В этом воплощении леди Августа была высокой, стройной и моложавой, морщины исчезли, лицо сияло неземной радостью. Длинные распущенные волосы были совершенно белыми, а чело венчал ободок из белых роз. И запах роз реял вокруг нее.
– Это в самом деле вы? – прошептала Кэрол благоговейно.
– Удивительно, не так ли? – Голос тоже изменился; в нем появились богатые тона хорошо отлитого колокола. Этот голос, исполненный спокойствия, отдавался в голове у Кэрол, как колокольный звон.