Показная покорность тут же истаяла. Я уперлась изо всех сил, попыталась отклониться, ужасно испугавшись поцелуя. Ничего хорошего сказать о них не могла. Противное и неприятное действие, после которого хочется плеваться и полоскать рот, пока не отмоешься от чужих прикосновений. А еще сам факт того, что меня вновь заставляли, вновь хотели навязать тошнотворные ощущения.
Я ударила тен Лорана, куда пришлось, кажется, по плечу. Сама уже не различала в пылу ожесточенного сопротивления. Толкнула со всей силы, он поддался, отклонился, отпуская. И в тот момент, когда я перевела дух, ощутив мнимую свободу, он поймал губами мои губы. В обманном маневре, в неожиданной и оттого странной манере, будто отпустив, резко склонился и сорвал мимолетный поцелуй.
Эсташ разом выдохнул, как если бы боль отпустила, а я поперхнулась воздухом и посмотрела изумленно. Не поняла, отчего жар разлился по щекам, горлу и груди от согретых легким и стремительным прикосновением губ. Тяжестью налилась голова, я качнулась назад, а его рука перехватила за талию, опять потянула вперед, прижала к груди защитника. И когда мужчина снова склонился к моим губам, я подняла руки, но они замерли над широкими плечами, не обнимая и не отталкивая.
Придя в полное замешательство, ощущала, что пьянею, теряю опору под ногами. Холод в груди и паника, а вместе с ними застарелая липкая боль растворялись и отпускали. Доверие такое неожиданное, разрасталось в душе, освобождая от старого груза, давившего на плечи с самого детства. Каждый может обидеть, даже тот, от кого не ждешь, — эта старая истина, усвоенная после нападения старика, к которому я пришла в поисках работы, которого даже не воспринимала, как мужчину, она тоже стала уходить далеко-далеко, теряясь в дали лет, где и следовало оставить ее позабыв.
Тепло, легкость, счастье, вот что заполнило душу. Исцеление. И как, оказывается, хорошо и спокойно может быть, когда обнимает и целует мужчина. Не больно, не страшно.
Но все же я быстро хмелела, на смену тихому счастливому теплу и нежности приходило головокружение, покалывание на коже, и мурашки по спине. В груди закручивался маленький смерч, отчего стало ощутимо потряхивать, и теперь от каждого касания губ я вздрагивала, но не отстранялась.
А когда его рука так неожиданно соскользнула с моей талии и губы отдалились, я оказалась в полном замешательстве, совершенно неподготовленная к тому, что Эсташ отпустит. От растерянности привалилась боком к стене, накрыв рот ладонью.
Защитник теперь выглядел совершенно иначе, преобразился буквально на глазах, точно невидимые тиски разжались, перестали крутить и сковывать его. Взгляд стал осмысленным и не горел пугающим пламенем. И следующим, что я услышала, был шепот, сложившийся в мое имя:
— Мариона, — и тихий вздох.
Показалось, мужчина меня только что узнал, и это неожиданно задело. Разве он не разобрал, кто перед ним? Эсташ целовал какую-то другую девушку? Или ему было неважно, кого он с такой страстью обнимал? Даже сам шепот прозвучал для моего слуха иной фразой, как если бы защитник произнес: «Что же вы попадаетесь на моем пути, Мариона?»
Прижав ко рту и вторую ладонь, я сперва молча смотрела на него, а потом приглушенно, оттого и невнятно пробормотала:
— Я шла к арису Аллару, а вы, — обида всколыхнулась еще резче, острая и такая же изумленная, как и все мое существо, — а вы рассыпали его пирожки.
Отчего-то всхлипнув, указала на упавшую корзину.
— Мариона, — я плохо слышала его голос, в ушах шумела кровь, — мне жаль. Подойди вы несколькими минутами позже и этого бы не произошло. Извините, что напугал.
Будто мне нужны были его сожаления! Да он с ума сошел жалеть о том, что меня поцеловал. Это даже хуже, чем письмо с отказом.
— Не напугали, — пробормотала я со злостью, — а напали, арис Лоран.
Я не видела, какой эффект произвели эти слова. Руки подрагивали, пока, опустив голову, я пыталась собрать пирожки. Эсташ молчал. Но теперь мне становилось стыдно от этого молчания. Если бы он и дальше разжигал злость, я бы уже все пирожки сложила и убежала из этого коридора. Однако пока он не произносил ни слова, осознание, что обвинила его в поведении, вызванном приворотным зельем, заставляло гореть от стыда.