Некоторые преподаватели мужского крыла, особенно учитель, отвечавший за физическую подготовку мальчишек, были от ученика в искреннем восторге. Орселя даже выбрали эталоном красоты и приводили в пример, когда упоминали о так называемой мужественной наружности. Это было легко понять, стоило лишь положить ладонь на плечо Арто, на очень крепкое и мускулистое плечо. Плакат с нашим эталоном украшал зал физических занятий весь последний год. Однако справедливости ради замечу, что Орсель впечатлял меня намного сильнее, когда приходилось становиться с ним в пару на танцах. Он считал это занятие глупым и ненужным и вечно подбивал других мальчишек устраивать мелкие каверзы на уроке. Вот и сейчас отдавил мне ноги, явно провоцируя, но я не поддалась.
— Эста, — не услышав протеста, обратился он, нарочно не употребив уважительного обращения перед именем.
— Слушаю вас, теон Орсель? — моей выдержкой восхитилась бы сама преподавательница хороших манер. Улыбка на лице выглядела совершенно искренне, хотя я мечтала потереть занывшие пальчики и заехать локтем в бок Арто.
— Ой, какие мы официальные. Так скоро в перфетки[2] подашься. Сменишь платьишко на зеленое и станешь похожа на воблу.
Я не совсем поняла сравнения, примененного по отношению к лучшим ученицам гимназии. Именно из перфеток, то есть отличниц с идеальными манерами, формировали самый сильный класс школы Царима. Сменить форменное ученическое платье светло-серого цвета на нежно-зеленое являлось символом перехода в самое элитарное общество гимназии. Кстати, наша Доминика училась именно в этом — лучшем — классе.
— Почему на воблу? — от удивления я позабыла об официозе, а Арто отвлекся от намерения портить мне танец и вдруг резко стал двигаться на порядок лучше.
— Они иссыхают от своей учебы.
Я удержалась от смеха, помня, что Орсель своего не упустит и постарается довести меня до нарушения какого-нибудь танцевального правила, чтобы вечером пришлось отрабатывать. Он с момента поступления цеплялся ко мне, дразнил и не давал покоя. То громко заводил дискуссии со своими дружками на тему новой моды на прически в виде пакли. То в лицо заявлял, что у меня манеры, как у личной кухарки Орселей. Не раз и не два отмечал неуклюжую утиную походку и торжественно величал меня щепкой.
Как часто вначале я ревела тайком из-за его нападок. Ведь к моменту поступления в школу Царима действительно была такой: нескладной, неуклюжей и неумелой. Все эти годы из кожи вон лезла, чтобы обрести хотя бы внешний лоск. И уже на третьем году наше с Арто противостояние приобрело удивительно изощренную форму. Он более не довольствовался мелкими подколками, а пытался вывести меня из себя очень странными способами, настолько удивительными, что я не всегда могла проследить ход его мыслей.
— Что ты такая тощая, Эста, — стоило мне только задуматься и отвлечься от его сиятельной личности, заявил Орсель, — на твоей талии можно пальцы вместе свести.
— Не сводите сильнее, теон, если не желаете меня сломать.
— Что за шоколадный цвет волос? И блестят так, словно ты их маслом намазала.
— Это естественный блеск и оттенок, данный мне от природы, теон. Ай!
Арто исхитрился, удерживая меня за талию одной рукой и ведя в танце, второй ухватить и вытащить из прически аккуратно уложенный локон, за который и дернул.
— За три года так и не научились манерам, — яростно сверкнула на гимназиста глазами, из последних сил сдерживая досаду, потому что лицо его осветилось довольной усмешкой. Все-таки вывел меня из равновесия.
— А приходи вечером к ограде? — вдруг выдал Арто, вновь заставив меня задуматься на тему изощренных и очень странных способов. Конечно, я сразу ответила отказом.
— Не приду.
— Почему? — такая настойчивость даже удивила, как и сам вопрос.
— Потому что вы, теон Орсель, отдавили мне ноги.
— До вечера пройдет, — не отпускал моего взгляда Арто, — я твою нежную ножку только краем ботинка задел, — и крепче стиснув за талию, приподнял меня над полом. — Так совсем не наступлю.
— А ну поставьте, — я перепугалась, что учителя сейчас приметят вопиющее нарушение.