Изар сидел на краю платформы, он смотрел на пустую стену, прямо перед собой, а видел мертвый город.
Он, вроде как, сторожил вещи, но на самом деле это было оправданием для того, чтобы остаться внизу.
В углу валялись пьяницы на грязных матрацах с пустыми бутылками в обнимку; картежники играли друг с другом, рассевшись кругом на рваной простыне — иногда кто-нибудь из них подходил к запасам и выгребал оттуда чипсы или пиво. И вот тогда Изар нервничал больше, чем обычно: его всегда могли схватить.
Просто потому, что им так хочется, звери потому что.
Но все равно, даже среди этих зверей было безопаснее, чем на поверхности, в городе.
А над всем этим бардаком возвышался Герион. Он поставил свой стул там, где раньше был памятник какому-то освободителю, а теперь обезглавленный монумент лежал внизу, на рельсах.
Герион окинул взглядом своих подопечных и уткнулся в книгу, поигрывая ножом. Его боялись, уважали, любили и ненавидели.
А Изар ненавидел его больше всех. За то, что Герион был умен, хитер и жесток.
За то, что он с Изаром делал.
Герион сам выбрал себе имя, а потом выбрал себе и место в жизни. Он был лидером этой стаи, и одного его слова хватило бы, чтобы все они, раскрыв рты, пошли на смерть.
Как вот сейчас наверх, не видя, не ощущая опасности.
Изар тихо переполз за мешки с картошкой и вынул из тайника книжку. Книга была детская — юноша умел читать, но серьезные произведения (не детские, если быть откровенным) осиливал с трудом, хотя и с энтузиазмом.
А сейчас (всегда), когда ему хотелось убежать, он убегал в буквы и переплет.
Он переплеснул страницу и окунулся в мир совершенно незнакомой ему девочки. Девочка была чудесной, но потом произошло несчастье и она, обеднев, стала рабыней и жила на чердаке, но все равно осталась такой же доброй и хорошей.
Изар не мог представить себя девочкой, но он представлял, что это он, Изар когда-то был богат и любим, а теперь вынужден быть слугой.
Изара не любил никто и никогда.
Отец его избивал, мать не кормила. Это из-за них он оказался в тюрьме. Из-за этого:
«Ты отнеси это дяде — это стиральный порошок, только никому не говори».
Из-за того, что отец смылся, когда Изара поймали, на прощание заколов мать ножницами.
А Изару никто не верил. Он молился о смерти отца каждый день, когда сидел в детской колонии. Он умолял о мести каждую ночь, когда его перевели в тюрьму.
Изар хотел быть сильным, жестоким, он хотел выжить и отомстить. А потом, когда оставался один, хотел быть добрым и справедливым. Но у него ничего не получалось. На самом деле, он был плесенью.
А спасение из этого ада было только в книгах и снах.
Но здесь была другая жизнь. Мир крови, потных мужчин и ячменя.
— Парни! — эхом разлетелся голос Гериона по станции.
Юноша выглянул из-за мешков и свертков, посмотрев на седого мужчину. Тот стоял на постаменте, держа над головой что-то черное и квадратное.
Он узнал эту вещь. Герион снял эту рацию, когда они убили человека. Кто-то из преступников перерезал бедняге горло и назвал это милосердием. Это не было милосердием, да и убийца сам себе не верил.
Потом была лодка — последние умные люди этого острова убегали прочь, завидев кровожадную стаю. Кровавые пасти, кровавые мысли.
Герион выстрелил в беглецов, но безуспешно, но рацию получил и впечатление произвел. Вожак пожелал сохранить трофей у себя, аргументировав это тем, что люди еще не кончились.
И вот теперь всем своим видом он показывал, что был прав. Народ собрался у его ног, открыв рты, они смотрели на черную коробку.
А из коробки кто-то говорил:
— …ты там? Дошел? — голос женский, еле различимый.
Герион что-то подкрутил, и звук стал громче.
— Да, вот библиотека. Подожди… Ого, да она открыта. Ну, книжные черви нам угодили. В отличие от автомобилистов, — это говорил какой-то юноша.
Изар еще не слышал таких голосов. Никогда.
— Что?.. Ладно, забей. Веди себя потише там. И свяжись со мной, как только найдешь все, что нужно, хорошо?
— Хорошо!.. До свя…Ой, Диан, Диан, стой! Ты знаешь, мне пригодилась тетрадь. Еще как. Я тебе потом расскажу. Тут этажа три и везде книги — мне целую вечность искать.
Они сказали еще что-то, но Изар не услышал. Он понял, что сейчас произойдет, и все внутри него сжалось. И хотелось подбежать, выхватить рацию, закричать, крича, чтобы юноша остановился, не ходил, но он никогда бы этого не сделал. Просто не посмел.
— А я-то думаю, что у меня в закромах шуршит! — хрипло рассмеялся Герион, убирая затихшую рацию за пояс. — Я же говорил, парни, что пригодится. Вы совсем закостенели тут, оболтусы, вам пора на охоту!