Полина нервно хихикнула, одновременно желая, чтобы этот разговор никогда не происходил, и чтобы мужчина избавил ее от признания, сам рассказав всю суть:
— Фантастический бред! Почему я должна вас слушать, доктор Гарнье? — она пыталась придать тону ехидной стервозности, но на деле чувствовала, как теряет твердую почву под ногами, а голова начинает кружиться от переживаний и нехватки кислорода.
— Потому что тот, кто написал эту картину такой же… — Рейнар указал на мрачное полотно за спиной, — как и я…
Полина опешила, замотала головой, отгоняя слова, точно назойливых мошек.
— Дурацкая шутка! Повилики — женщины, а вы мужчина! Или… — Полина не сдержалась, запоздало хлопнула себя по губам, но, вмиг сдавшись и признав поражение, вопросительно уставилась на Гарнье. Рейнар торжествующе улыбался:
— Определенно мужчина, на всю Y хромосому, — хмыкнул тот, наслаждаясь растерянностью собеседницы и полученным признанием. Однако быстро посерьезнел, видя, что девушка не настроена веселиться, и добавил: — У прародительницы Повилик родилась не только дочь. Был ребенок от другого…
— От Матеуша, — имя любовника Первородной само сорвалось с губ. До сих пор во сне Полину изредка посещали видения о страстной запретной любви баронессы и художника.
На красивом мужском лице удивленно выгнулась бровь. Но Полина не заметила мимолетной реакции. Она уже верила — всем сердцем принимала еще не рассказанную историю. Потому что исподволь всегда знала, помнила произошедшее пятьсот лет назад. Родовая интуиция подсказывала правду. Симпатия к Рейнару получила внезапное красивое объяснение — между ними существовала давняя связь. «Наверно поэтому его аромат такой родной и знакомый?» Вслух девушка сказала:
— Даже если это так, почему о вас ничего не было известно почти пятьсот лет?
— Наши линии развивались обособленно. А потом появилась ты.
— Я появилась девятнадцать лет назад, — теперь в ее голосе звучал вызов.
— Знаю. Кстати, с днем рождения и прости, что встречаешь его в таком странном месте с весьма подозрительным спутником. Надеюсь, я смогу загладить вину? — синие глаза лукаво блеснули.
— Посмотрим, — милостиво буркнула Полина, хотя не ощущала ни капли злости, только жгучее любопытство.
Не дожидаясь дальнейших вопросов, мужчина продолжил:
— О Повилике я слышал давно, но считал это забавной семейной легендой, пока родственник, буквально одержимый нашим генеалогическим древом, не настоял на теме моей диссертации. Отказаться я не мог — он оплатил мое обучение.
— Тот человек с разноцветными глазами? — девушка вспомнила недавнюю встречу.
— Да, мой дядя, один из учредителей корпорации «Баланс». По началу я не понимал что общего может быть между искусством, цветами и нашей родословной, но потом записи мадам Ларус связали воедино многие нити. А обнаруженная дядей коллекция заставила искать ту, на чьем теле распустился боевой веер.
— Не сходится. Предсказание туманно. Кто угодно мог оказаться клематисом. Или у вас встроенный радар на таких как я? — Полина плотнее сжала губы и скептически прищурилась.
— ТушЕ! — улыбнулся Рейнар, поднимая ладони в примирительном жесте. — Приятно, когда красивая девушка еще и умна. Веришь или нет, я был вынужден разыскать тебя. Повилики в опасности, как и весь мир.
Настал черед Полины изумленно выгибать бровь.
— Его зовут Карел Кохани, и он родился более полутора веков назад, но с тех пор сменил множество имен и личин. Как и все потомки Повилики, наделен особой силой, встречая истинную любовь, мужчины в нашем роду даруют возлюбленной долгую жизнь. К сожалению, его избранницей оказалась замужняя дама с этой картины, — Рейнар махнул в сторону полотна.
— Мадам Барвинок, — Полина кивнула. — Повилики не могут изменить своему господину и не способны любить.
— Не знал этого, — Рейнар задумался, и после недолгой паузы спросил: — насчет любви — серьезно?
Девушка пожала плечами:
— Так принято считать. Однако, моя мать определенно любит отца.
— В чем бы не крылась причина, чувства оказались невзаимны, — продолжил Гарнье. — Наш родственник стал буквально одержим Викторией Ларус. Вот, посмотри.
Новый блокнот, на сей раз с множеством рисунков, лег в руки Полины. Карандашом и тушью, углем и акварелью на каждой странице проступал образ одной и той же женщины. Нежный и романтичный на первых листах он становился все мрачнее и непристойнее к финалу. На последних эскизах нагое, обвитое барвинком тело горело в огне, висело распятое на кресте, истерзанное и мертвое сливалось синью с лепестками могильной фиалки * (одно из названий барвинка). Но страшнее рисунков оказались чувства: ладони Полины жгло, точно блокнот был углем, вытащенным из горящего камина. Темная, мрачная отрава проникала под кожу, струилась по венам, стремилась к сердцу. Нечто тяжелое и неотвратимое надвигалось на сознание извне. Голос Рейнара становился глуше, с трудом проникая сквозь вязкую накатывающую волну сторонней силы.