Голос профессора филологии звучал мощно, с нетерпящей возражений убежденностью, и девушка стушевалась, точно не шла босой по склону холма в Словакии, а стояла, провинившаяся, перед дубовым столом, посреди кабинета завкафедрой. Пока она мысленно перебирала какую именно оплошность ей ставят в упрек, мужчина продолжил:
— Слышал о происшествии с вашей библиотекой. Прискорбная халатность. Я давно говорил мадам Эрлих о том, что бесценной коллекции дорогого Робера было бы значительно лучше и безопаснее не в загородном доме, а в стенах университета, под должной защитой и неусыпным вниманием профессионалов. Уже удалось определить, что пропало или пострадало от злоумышленников?
— У меня нет проектов со сдачей на этой неделе, — Полина поджала губы и медленно, с расстановкой выговаривая слова, добавила, — и вашего предмета нет в программе моего курса, профессор Ортуланус.
Как только с губ девушки слетела фамилия надоедливого преподавателя, ушедший метров на десять вперед Карел резко обернулся, взрывая повиликовое радио мысленным приказом: «Бросай трубку!»
— Он садовник! — Гиностемма изменился в лице, прожигая Полину молниями взгляда.
— Постойте, мадемуазе. — успел прохрипеть телефон, прежде чем девушка отшвырнула его прочь, точно обжегшись.
— Карел, я… я… — запинаясь, она наблюдала, как мужчина разбирает смартфон, вынимает аккумулятор и убирает в карман куртки.
— Думаешь, отследили звонок?
— Достаточно было включенного мобильника. Учитывая плотность вышек, наше положение им известно с точностью до пары километров. Разве Стэнли не забирал у тебя телефон? — в небе серых глаз сгустились тучи.
— Забирал, — девушка ответила едва слышно, отводя взгляд и вообще желая провалиться на месте, — но мама просила быть на связи, и я обещала ей… Что теперь будет?
Полина набралась смелости взглянуть на Гиностемму. Опасное выражение на лице мужчины медленно сменялось задумчивым, буря во взгляде успокаивалась, уступая место философскому спокойствию:
— Будет уготованное судьбой. Предрешенное пророчеством, написанное на роду, то, что не перечеркнуть логикой, не изменить здравым смыслом, не избежать разумными поступками. Идем, моя прекрасная Повилика, сыграем роли, уготованные создавшими нас силами, — Карел протянул руку в приглашающем жесте и поцеловал тыльную сторону покорно легшей в его пальцы ладони.
— Далеко еще?
— Ближе, чем мне бы хотелось, — мужчина приобнял девушку за плечи и, целуя в висок, мысленно добавил: «Не переживай, эта родня молчалива, не то что проказники Халлербоса».
Из мисс Эрлих вышла отличная боевая подруга. Если не считать прокола с мобильным по неопытности, в остальном тяготы нашего вояжа Клематис воспринимает безропотно. Босая, идет в ногу со мной, после недоразумения с телефоном по большей части молча, поджав губы, от чего миловидные черты приобретают серьезную отточенность мраморной статуи. Мне чертовски хочется ее писать — задумчивую и веселую, нагую и в одежде; тушью, карандашом, маслом, на бумаге, холсте и в мыслях. Раз за разом запечатлевать недолговечную мимолетную красоту позы, жеста, взгляда. Представляю, как она позирует перед мольбертом, едва прикрытая алым бархатом, оттеняющим цветок на коже, а я, подбирая оттенки, вывожу на полотне киноварь чувственных губ. Мысленно обещаю показать ей Прагу Альфонса Мухи, Мехико Риверы и Фриды Кало, Нью-Йорк Уорхола и вообще весь мир. Но Полина, если и улавливает поток моего сознания, то молчит, изредка одаривая сосредоточенным взглядом. Мне знакомо это чувство — каждый шаг приближает нас к неизбежному столкновению, исход которого не определен. Пророчество не предсказывает финала, расплывчато сообщая, что боевые веера тессена — клематиса, способны остановить рост древа зла. Но способность на чудо не делает нас волшебниками и не решает ход битвы. Возможно, поднимаясь по заросшему ракитником и бересклетом склону, мы восходим на личнуюГолгофу.
— Что нас там ждет? — юная Повилика замирает перед непроходимой чащей и оглядывается, бросает прощальный взгляд на долину в лучах заходящего солнца.
Честно пожимаю в ответ плечами:
— Точно не ждет Граф. По данным Стэнли, его самолет недавно приземлился. Так что обществом замшелых пней мы успеем насладиться сполна, — стараюсь говорить бодро, но под сердцем скребет дурное предчувствие. Обстоятельства вынуждают поступать стремительно, не оставляя времени для продумывания тактики и стратегии. Мы не готовы к столкновению, битве, даже серьезный разговор и тот смахивает на проблему. Единственное, что знаю наверняка — на спасение этой горячей головы с копной растрепанных каштановых волос я готов положить свою непрошенную вечность.