«Ленинград. Угрозыск. Шельге. Четырёхпалый здесь. События угрожающие».
22
Выйдя из почтампа он свернул в боковую узкую уличку, ведущую исхоженными ступенями на вершину Монмарта, внимательно оглянулся по сторонам и зашел в темный кабачок. Спросил сигарету, рюмку портвейна и принялся за чтение.
Через несколько минут с улицы быстро вошёл худощавый человек в парусиновом балахоне, с непокрытой светловолосой головой.
- Здравствуй, Гарин, - сказал он тому, кто читал газету, - можешь меня поздравить… Удача…
Гарин стремительно поднялся, стиснул ему руки:
- Виктор…
- Да, да. Я страшно доволен… Я буду настаивать, чтобы мы взяли патент.
- Ни в коем случае… Идём.
Они вышли из кабачка, поднялись по ступенчатой уличке, свернули направо и долго шли мимо грязных домов предместья, мимо огороженных колючей проволокой пустырей, где трепалось жалкое бельё на верёвках, мимо кустарных заводиков и мастерских.
День кончался. Навстречу попадались кучки усталых рабочих. Здесь, на горах, казалось, жило иное племя людей, иные были у них лица - твёрдые, худощавые, сильные. Казалось, французская нация, спасаясь от ожирения, сифилиса и дегенерации, поднялась на высоты над Парижем и здесь спокойно и сурово ожидает часа, когда можно будет очистить от скверны низовой город и снова повернуть кораблик Лютеции в солнечный океан.
- Сюда, - сказал Виктор, отворяя американским ключом дверь низенького каменного сарая.
23
Гарин и Виктор Ленуар подошли к небольшому кирпичному горну под колпаком. Рядом на столе лежали рядками пирамидки. На горне стояло на ребре толстое бронзовое кольцо с двенадцатью фарфоровыми чашечками, расположенными по его окружности. Ленуар зажёг свечу и со странной усмешкой взглянул на Гарина.
- Пётр Петрович, мы знакомы с вами лет пятнадцать, - так? Съели не один пуд соли. Вы могли убедиться, что я человек честный. Когда я удрал из Советской России - вы мне помогли… Из этого я заключаю, что вы относитесь ко мне неплохо. Скажите - какого чёрта вы скрываете от меня аппарат? Я же знаю, что без меня, без этих пирамидок - вы беспомощны… Давайте по-товарищески…
Внимательно рассматривая бронзовое кольцо с фарфоровыми чашечками, Гарин спросил:
- Вы хотите, чтобы я открыл тайну?
- Да.
- Вы хотите стать участником в деле?
- Да.
- Если понадобится, а я предполагаю, что в дальнейшем понадобится, вы должны будете пойти на всё для успеха дела…
Не сводя с него глаз, Ленуар присел на край горна, углы рта его задрожали.
- Да, - твёрдо сказал он, - согласен.
Он потянул из кармана халата тряпочку и вытер лоб.
- Я вас не вынуждаю, Пётр Петрович. Я завёл этот разговор потому, что вы самый близкий мне человек, как это ни странно… Я был на первом курсе, вы - на втором. Ещё с тех пор, ну, как это сказать, я преклонялся, что ли, перед вами… Вы страшно талантливы… блестящи… Вы страшно смелы. Ваш ум - аналитический, дерзкий, страшный. Вы страшный человек. Вы жёстки, Пётр Петрович, как всякий крупный талант, вы недогадливы к людям. Вы спросили - готов ли я на всё, чтобы работать с вами… Конечно, ну, конечно… Какой же может быть разговор? Терять мне нечего. Без вас - будничная работа, будни до конца жизни. С вами - праздник или гибель… Согласен ли я на всё?.. Смешно… Что же - это «всё»? Украсть, убить?
Он остановился. Гарин глазами сказал «да». Ленуар усмехнулся.
- Я знаю французские уголовные законы… Согласен ли я подвергнуть себя опасности их применения? - согласен… Между прочим, я видел знаменитую газовую атаку германцев двадцать второго апреля пятнадцатого года. Из-под земли поднялось густое облако и поползло на нас жёлто-зелёными волнами, как мираж, - во сне этого не увидишь. Тысячи людей бежали по полям, в нестерпимом ужасе, бросая оружие. Облако настигало их. У тех, кто успел выскочить, были тёмные, багровые лица, вывалившиеся языки, выжженные глаза… Какой вздор «моральные понятия»… Ого, мы - не дети после войны.
- Одним словом, - насмешливо сказал Гарин, - вы, наконец, поняли, что буржуазная мораль - один из самых ловких арапских номеров, и дураки те, кто из-за неё глотает зелёный газ. По правде сказать, я мало задумывался над этими проблемами… Итак… Я добровольно принимаю вас товарищем в дело. Вы беспрекословно подчинитесь моим распоряжениям. Но есть одно условие…